— Значит, ты сможешь носить его потом. Думаю, оно будет тебе впору.
Он думает? Микаэла стиснула зубы, борясь с желанием закричать на него. Что может знать человек, интересующийся только войсками, амуницией и сражениями, о том, сколько времени требует подгонка бального платья?
— Большое спасибо, дядя Этвел, — повторила она, пробуя тушеную рыбу, приготовленную кухаркой специально для нее.
— Тебе нужна дополнительная прислуга?
— Нет. Мне пришлось управлять домом с четырнадцати лет. И дом был в два раза больше этого, когда моего отца послали к радже. Папа был выдающимся человеком, так говорил испанский король.
Она почувствовала удовлетворение при виде сжавшихся губ дяди. Он не любил упоминаний о достоинствах брата, и разумнее было держать язык за зубами, но ей так редко выпадал случай показать свои истинные чувства.
— Один бал — это совсем не трудно, — сухо закончила она.
— Но он должен быть лучшим. — Дядя, когда важничал, становился похожим на медведя.
— Разве я когда-нибудь подводила вас?
Дядя перевел взгляд на майора Уинтерса, и девушка сразу пожалела о своих словах. Потребовалось все ее самообладание, чтобы сохранить на лице маску раскаяния. Микаэла опустила глаза. Болван, равнодушный, грубый болван! Разве недостаточно, что майор просто сидит напротив нее, и необходимо еще напоминать о его подлой победе?
— В последнее время нет, — признался генерал, не замечая, как майор обшаривает взглядом ее фигуру, а его губы растягиваются в хищной улыбке.
Желудок Микаэлы сжался, грозя выплеснуть содержимое прямо на стол. Этот взгляд преследовал ее по ночам. Она протянула руку за бокалом с вином, но опрокинула его, и темно-красная жидкость вылилась на кремовую ирландскую скатерть.
— Смотри, что ты наделала! — рявкнул дядя. — Неуклюжая женщина.
Раздался тихий смешок, и Микаэла поняла, что больше не в силах выносить извращенную радость Энтони Уинтерса, наслаждавшегося ее промахами. Она резко поднялась и выбежала из комнаты, не обращая внимания на крики дяди, который приказывал ей вернуться.
Покинув столовую, девушка остановилась и похвалила себя за сдержанность. Было нетрудно убедить их, что она мало чем отличается от ковра, который можно топтать, не замечая его, теперь важно поддерживать в них это мнение. Оглянувшись, Микаэла увидела, что оба увлечены разговором и почти забыли о ней. Чего она и добивалась. Нужно сходить на кухню и признаться миссис Стокард, что она испортила еще одну скатерть.
«Удивительно, как вино не пролилось мне на колени и не испачкало платье», — с небрежной усмешкой подумала Микаэла, поражаясь, как ей удалось выдержать столько времени и не наложить на себя руки. Тут она споткнулась о ковер и упала прямо на руки Эрджилу, который в этот момент вышел из-за угла. Мускулистый шотландец невозмутимо поддержал ее, будто просто шел мимо, поправил картину на стене и зашагал дальше. Микаэла пригладила волосы и двинулась к кухне, негромко засмеявшись, когда Эрджил, находившийся уже в противоположном конце холла, тихо прищелкнул языком.
Прокравшись по темному коридору, Микаэла остановилась у дверей отцовских комнат и прислушалась. Кряхтение и скрип кровати свидетельствовали, что дядя уже лег, а когда свет у него погас, она вернулась к себе. По пути к большой корзине она скидывала одежду, разбрасывая ее в разные стороны, Из-под груды семейных реликвий девушка вытащила мужские штаны, рубашку, толстую шерстяную куртку и ботфорты, Переодевшись, Микаэла убрала волосы под шапку и достала спрятанный нож с резной костяной ручкой.
Ей показалось, что с момента их встречи прошло не два дня, а целая жизнь, Боль с неожиданной силой шевельнулась в груди, и она прижала ладонь к сердцу, ощутив его частые удары.
Никому еще не удавалось всколыхнуть ее тщательно контролируемые чувства. Это сделал Рейн, что ей очень не нравилось, Но ради очаровательной улыбки и потрясающего юмора, с которым он воспринял происшедшее между ними, она молилась, чтобы он выжил. Микаэла спрятала нож в сапог, тут же почувствовав себя немного более защищенной, чем за день до смерти отца.
Темпл стоял у поручней, сложив руки на груди, и, невидимый в темноте, наблюдал, как Рейн вывел жеребца из отдельного стоила, почистил его, вымыл ему копыта, затем дал мешок с овсом, после чего закинул ему на спину испанское седло.
— Ты ухаживаешь за ним, словно за ребенком.
— Ему всего три года, — ответил Рейн не поднимая головы и почесал Нараку за ушами.
Темпл был готов поклясться, что конь всхрапнул от удовольствия.
— Тебе и думать нельзя о путешествии. Ты ранен.
— Двухдневной опеки Кабаи вполне достаточно. Мне нужно размяться.
Для капитана было развлечением взобраться на гору или поплавать в воде, кишащей акулами, но планы на сегодняшний вечер вызывали у него отвращение.
— Скажи, что направляешься к мадам Голье, и я составлю тебе компанию.
— Нет.
— «Нет» относится к мадам или к компании?
— К обоим, — ответил капитан и вскочил в седло. Темпл заметил оружие у него на поясе и нахмурился: — Оставь, Мэтьюз, кажется, мы уже договорились.
Капитан Монтгомери развернул коня, жеребец сошел по сходням, привлекая к себе внимание нескольких прогуливавшихся по дамбе моряков. Едва копыта Нараки коснулись деревянного настила, Рейн сжал ему пятками бока, и тот черной стрелой помчался вдоль причала, заставляя прохожих отскакивать в сторону. Темпл некоторое время смотрел им вслед, затем направился к проходу.
— Не вздумай ехать следом, парень. Нянька ему не требуется.
Темпл поднял голову и увидел Лилана, жующего яблоко.
— А друг? — криво усмехнулся он.
— И друг тоже. Парень настолько одержим злыми духами, ты и представить себе не можешь.
— Думаю, могу.
Эрджил, укрывшись среди деревьев, наблюдал, как девушка осторожно выводит лошадь, и подивился ее сноровке: она сделала это, не разбудив спящего в конюшне мальчика. Он дождался, пока Микаэла отъедет подальше, а затем двинулся следом. Шотландец понятия не имел, что она задумала, но ее проделки часто приводили к неприятностям. Он с улыбкой вспомнил маленькую девочку в фартуке, которая решила покататься на верблюде, а все думали, что ее похитили бедуины. Эрджил отыскал ее, грязную, в слезах, бедный ребенок неделю не мог сидеть после тряски на верблюде, но, когда отец принялся ругать дочь, она перебила его, сообщив, что верблюды умеют улыбаться, что очень странно, ведь у них, таких нескладных и гадких, совсем нет причин для улыбки.
Гнев отца сразу угас. Крошка Микаэла потерла больное место, поспешила к двери, затем остановилась и сказала отцу, чтобы он не волновался: она его дочь, поэтому люди пустыни никогда не посмеют ее тронуть. Эрджил подхлестнул лошадь. Да, пока был жив отец, с ней не могло случиться ничего плохого, а теперь эту ношу взял на себя он, хотя девушка и не догадывалась об этом. Он не оставит Микаэлу — в этом он поклялся ее умирающему отцу.
