Егор поднялся и, подойдя к двери, заговорил, тщательно подбирая слова:
— Это Санда попросила меня запереть дверь на ключ, сударыня. И не пускать кого бы то ни было из вас. Она боится. Ей надо отдохнуть... Она задремала, и ей приведелась тетя Кристина, ее покойная тетя...
Г-жа Моску не откликнулась ни единым словом, вероятно, там, в коридоре, на нее нашла полнейшая оторопь. Егор вернулся к Санде, взял за руку и, наклонясь, шепотом сказал на ухо:
— Они подумают, что мы заперлись, как любовники. Пусть думают, что хотят. Это тебя скомпрометирует, и тебе придется выйти за меня замуж... Мы должны объявить о нашей помолвке прямо сейчас, Санда...
Г-жа Моску снова затрясла дверную ручку.
— Но это недопустимо! — крикнула она изменившимся голосом. — Что вы себе позволяете!
Санда собралась подняться и отпереть дверь, но Егор обхватил ее обеими руками.
— Господин Пашкевич! — зазвенел голосок Симины.
Егор снова подошел к двери.
— С этой минуты Санда — моя невеста, мы помолвлены, — твердо сказал он. — Она просит моей защиты и не велит открывать никому. Она не хочет сейчас видеть никого, кроме меня...
— Хорошенькая помолвка, заперлись на ключ в спальне! — отчетливо сказала Симина.
Санда с плачем зарылась с головой в подушки. Егор с трудом овладел собой.
— Мы готовы уехать в любую минуту, госпожа Моску, — объявил он. — Санде здесь больше нечего делать...
Он услышал, как удаляются по коридору шаги, и сжал виски ладонями. «Что я сделал? Что сделал?» Как это вырвалось у него вдруг? Откуда вдруг эта смелость и безрассудство?
— Ты не жалеешь, Санда? — спросил он, возвращаясь к ее постели. — Не жалеешь, что поневоле стала моей невестой?!
Она затихла и со страхом в глазах обвила руками его шею. Это было первое движение любви, и Егор снова почувствовал прилив сил, уверенности, счастья.
— Нет, правда, не жалеешь? — еще раз повторил он дрогнувшим голосом.
— Только бы дожить до свадьбы... — прошептала Санда.
XI
Несколько часов спустя Егор встретился в гостиной с г-ном Назарие. Тот казался чрезвычайно взволнованным, в глазах была растерянность, движения — дерганые, суетливые.
— Что происходит? — громким шепотом спросил он. — Хозяйка дома заперлась у себя, вы заперлись у Санды, младшая девочка вообще куда-то пропала... Что происходит?
— Да я и сам толком не знаю что, — устало ответил Егор. — Знаю одно: мы с Сандой обручились. Я люблю ее и хочу забрать отсюда как можно скорее...
Г-н Назарие слушал, ломая пальцы.
— Я боюсь за нее, за ее жизнь, — понизив голос, добавил Егор. — От этих маньяков всего можно ждать — они и задушить способны...
Г-н Назарие прекрасно понимал, что Егор лукавит, что отнюдь не безумие г-жи Моску держит его в страхе. Но все же одобрительно закивал головой.
— Вы очень хорошо сделали, что обручились, — сказал он. — Это кладет конец всем недомолвкам. Теперь никто не посмеет ничего сказать.
Егор не сумел сдержать нетерпеливого жеста.
— Обручится-то обручились, но она лежит в обмороке, — глухо сказал он. — Уже полчаса она лежит в обмороке, и я не смог привести ее в чувство. Ума не приложу, что делать!..
Он зашагал по гостиной, дымя сигаретой.
— Нам надо бежать отсюда, пока еще не поздно. Но сначала ее должен посмотреть доктор... Где доктор?
— Пошел на охоту, — виновато ответил г-н Назарие. — Сразу после обеда и пошел. Я ничего не знал. Только что узнал от экономки... Правда, к вечеру обещал вернуться...
Егор опустился на стул, докурил в молчании.
— Я запер ее на ключ, — резко сказал он, порывшись в карманах и с победоносным видом предъявляя профессору ключ.
«И у него тоже нехороший блеск в глазах, — подумал г-н Назарие. — Как бы он чего не натворил...»
— Разве что они попробуют через окно, — продолжал Егор, глядя в пустоту. — Особенно сейчас, когда скоро закат.
— И что вы намерены делать? — спросил г-н Назарие.
Егор усмехнулся, как бы колеблясь, раскрывать ли до конца свой замысел.
— Пойду поищу Симину, — сказал он наконец. — Кажется, я знаю, где может прятаться маленькая колдунья...
— Я надеюсь, вы не будете воевать с ребенком, — предупредил г-н Назарие. — Я хочу сказать, надеюсь, вы ей ничего не сделаете...
Егор рывком поднялся и взял профессора под руку.
— Вы знаете, где комната Санды? — спросил он, торжественно передавая профессору ключ. — Я попрошу вас охранять ее до моего возвращения. Запритесь на ключ изнутри... Я боюсь их, — шепоптом добавил он. — Как подумаю, что так надолго оставил ее одну...
Они вместе вышли из гостиной, и Егор проводил профессора до комнаты Санды. Дом как будто вымер: ни одной живой души, ни малейшего шума. Шторы на окнах были опущены, как в летний полдень, отчего тишина угнетала еще сильнее.
— Ждите меня и, кроме меня, не открывайте никому, что бы ни случилось, — наказал Егор, отпирая дверь.
Г-н Назарие, волнуясь, вошел. На первый взгляд, серьезных перемен в комнате не произошло. Санда по-прежнему спала глубоким сном — таким глубоким, что дыхания не было слышно.
* * *
Егор направился прямиком в старый каретный сарай. В быстро тускнущем свете из подслеповатых окошек разыскал рыдван девицы Кристины и принялся его осматривать. Рыдван был старый, источенный дождями, с покоробленными сиденьями. Симины там не оказалось. «Спряталась», — подумал Егор, постоял в сомнении несколько минут, прикидывая, где ее искать.
Когда он вышел из сарая, солнце уже тонуло за кромкой поля. «Вот-вот стемнеет, — с тревожным чувством подумал Егор. — Налетит комарьё...»
Решительно не зная, куда идти, он задумчивым шагом побрел наугад к дворовым постройкам. Ни один человек не попался ему по дороге. И это безлюдье, когда кругом дома и всякое хозяйственное обзаведение, выглядело особенно зловещим. Люди, казалось, все побросали и спешно снялись с места — причем совсем недавно. Тут и там — кострища, зола и недогоревший хворост, тряпки, забытые глиняные горшки, навоз и рассыпанное зерно. Тишина тоже свидетельствовала о полном запустении. Ни квохтанья кур, ни собачьего лая.
Он поравнялся со входом в подземелье. В первый день по приезде Санда привела его сюда с целой вататгой веселых гостей, показала каменные ступени времен Тудора Владимиреску
[5]
и замурованную нишу в глубине, где какой-то их предок безвылазно скрывался три недели и куда верный слуга приносил ему по ночам крынку молока и калач, передавая их через брешь в стене, которую они тоже осмотрели. Сколько воды утекло с того теплого и ясного осеннего дня, когда у Санды лукаво блестели глаза, когда своды подземелья звенели от молодых голосов... Целая вечность отделила его от этой счастливой поры — а прошли-то, подумать только, всего считанные дни.
