— Отнюдь нет, сударь, — возразил Егор. — Но, смею вас уверить, я гулял в одиночестве. Впрочем, вокруг на десятки километров нет никакого другого поместья. А с семейством Моску, я полагаю, вы познакомились в полном составе.
Доктор, весь красный, слушал, не веря своим ушам. То г-н Назарие позволил себе сомнительно пошутить насчет состояния Санды, теперь — его снова хотят поднять на смех?
— Тем не менее я видел даму, — сказал он, надувшись. — Меня еще удивило, издалека, как она изысканно и нарядно одета. Чересчур, пожалуй, изысканно для прогулки по парку...
Г-н Назарие вздрогнул и опустил глаза. Егор с неприкрытым волнением вслушивался в слова доктора.
— И если я поступил нескромно... вроде бы подглядывал... то только из-за наряда дамы...
Внезапно возникшая в их кругу Симина как нельзя более учтиво позвала мужчин к столу.
— А то молоко остынет, — объяснила она.
Озадаченные мужчины, переглядываясь, вошли в столовую.
XIII
Доктор очень устал и потому первым ушел в комнату, которую приготовила для него кормилица. Его утомила не только охота, но и эта странная трапеза в обществе явно больных, издерганных людей, невпопад ронявших реплики. И какой стыд — уплел самый большой кавал сыра и выхлебал две тарелки молока! Кроме него и г-жи Моску, никто не проявил признаков аппетита. В жизни он не попадал на столь нескладный ужин — вот вам и господа богатые помещики! Однако хозяйка, поднявшись из-за стола, тотчас же вручила ему конверт с тысячью лей. Хоть это по-барски.
Ему совсем не понравилась комната, куда его проводили, — из нее как будто только что выехал кто-то, кто прожил тут долго и наложил на все свою печать. В самой расстановке мебели чувствовалась рука, приверженная к определенному порядку, который ему претил. В комнате пахло увядшими цветами — наверняка какой-нибудь старый букет осыпался где-то за шкафом или за сундуком. Над кроватью красовалась картина, выцветшая и засиженная мухами. Картина, без сомнения, любимая этим кем-то, потому что вид у нее не был ни грустный, ни бесхозяйный, — она висела уверенно, составляя как бы целое с еще не остывшей постелью. «Отсюда уехали не далее как несколько дней назад, — определил доктор. — Очень удобно: меблировано и белье под рукой, поэтому меня сюда и законопатили».
Он быстро разделся, погасил лампу и забрался в постель. Ночь предстояла короткая — завтра его чуть свет разбудит прислуга, к первому поезду на Джурджу. А гости, какие чудаки! Но притом... сама любезность. Вызвались завтра встать вместе с ним, проводить его на станцию. Даже не стали прощаться. Им, видите ли, доставит удовольствие его проводить. Гм!..
Он был уверен, что заснет мгновенно. Наискосок, в окне, стояла на карауле луна.
* * *
— Мы должны вместе встать на молитву, — сказал профессор, стараясь казаться спокойным. — Это нам поможет... — Он говорил, а сам заражался ужасом, который читал в глазах Егора. — Вы верите, что доктор правда видел? Неужели возможны такие страсти господни?
Кто-то уже спрашивал это — давно, посреди поля, тоже ночью. Тогда было похолоднее, из-за ветра, но он не помнит такой неправдоподобной, такой непробиваемой тишины. Даже их шаги по комнате при зажженной лампе не могли ее всколыхнуть. Что-то тушило, как об войлок, все шумы.
— Давайте помолимся, — убеждал Егора г-н Назарие. — Это придаст нам храбрости.
Для храбрости Егор, не отвечая, плеснул себе в стакан еще коньяка. Он улыбался, но рука его дрожала, когда он ставил бутылку на стол.
— Если я и боюсь, то за Санду, — сказал он. — Может, нам лучше было бы вообще не ложиться в эту ночь, а караулить ее... Мне по крайней мере...
Г-н Назарие подошел к окну. Распахнутое, оно щедро пустило половодье ночи, тьму.
— Вы не закроете? — спросил профессор. — Собираетесь спать так?
Егор засмеялся.
— Я не боюсь открытых окон, — резко сказал он. — Это идет не оттуда.
Он показал рукой на парк под лунным небом.
— Даже луны, даже ее не боюсь, — добавил он. — Впрочем, она скоро сгинет. Луна заходит после полуночи...
Как жестоко точит его ужас, г-н Назарие почувствовал по голосу. И слова падали, как в забытьи. Или его разобрало от коньяка? Так скоро?
— Хотите, я сегодня лягу в вашей комнате? — предложил г-н Назарие.
Егор снова ответил смехом. Он бросился на кушетку, зажимая в пальцах дымящуюся сигарету. Голос его был нарочито груб теперь, тон — нарочито развязен...
— Ну, нет. Я должен выдержать все один. Один, и будь что будет. Спать я вовсе не намерен...
«А мое ли это решение, точно ли мое? — ворочалась тем временем в мозгу пугающая мысль. — Не она ли внушает мне, что говорить, что делать?»
Вдруг все вещи в комнате завертело каруселью, и он обхватил голову руками. Полузакрыв глаза, г-н Назарие начал молиться. Но слова вылетали из его уст словно наобум, обрывками, без связи, без смысла.
— Вспомнить бы все, как оно было, вспомнить бы... — повторял тем временем Егор.
Их прервал отдаленный глухой стук, и они, побледнев, переглянулись. Кто-то споткнулся в недрах коридора и упал или, налетев на мебель, сшиб ее с места. «Les vieilles de notre pays...» — вдруг отчетливо пришло на память г-ну Назарие, и по глазам Егора он понял, что они думают об одном и том же.
— Кто-то из людей вернулся с виноградников, — произнес Егор, внятно, раздельно выговаривая каждое слово.
— Да, по звуку это шаги, — согласился г-н Назарие.
Они прислушались. Шаги раздавались все ближе, тяжелые, заплетающиеся. Как будто человек, который топал в темноте, волок на спине другого.
— Уже не случилось ли чего с Сандой?
Егор вскочил с места и бросился к двери. Открыв ее, он встал на пороге, сжимая кулаки. Несколько мгновений спустя появился доктор — в ночной сорочке и охотничьих ботинках. Он трясся от холода и волок за собой ружье.
— Я вас не беспокою? — пробормртал он, заходя в комнату и поспешно захлопывая за собой дверь. — Мне не спалось, и я подумал, что...
Нещадно стуча ботинками, он доковылял до кровати и в изнеможении опустился на край.
— Не спалось, — повторил он, — вот я и подумал...
Он вдруг осознал комизм положения — ввалился в чужую комнату, в одной сорочке и с ружьем — как бы он хотел, чтобы ружье каким-нибудь образом стало маленьким, незаметным или вовсе исчезло.
— Я не знал точно, где ваша комната, — клацая зубами, стал оправдываться он. — Вот и прихватил с собой ружье... чтобы не натыкаться на мебель... В коридоре такая темень...
— По крайней мере оно заряжено? — с иронией спросил Егор.
— Я с ним целый день проохотился, — обиделся доктор. — Это доброе ружье...
