– Не удивляйтесь, путники. Я же не маг, а обычный человек, которому боги подарили крупицу знаний. А потому могу и уставать, и, более того, могу умереть от укуса змеи или погибнуть под камнепадом… Но сейчас я здесь, перед вами, и потому настал миг, ради которого вы пришли.
Сейид понял, что ему говорить первому. Ибо он пользовал магараджу, он первым заметил признаки недомогания… И ему принадлежало право первому узнать, как эту хворь победить.
– О великий знахарь, – начал он. – В тот день, когда весна пришла на землю Райпура, которым правит мудрый и деятельный магараджа Раджсингх, я заметил у владыки первые признаки незнакомой мне хвори – под его глазами пролегли едва заметные темные круги. Опасаясь, что нарушено равновесие четырех стихий в теле и душе магараджи, я начал исследования. Но увы, они показали лишь, что хворь властелина мне неизвестна, что некое чужеродное вмешательство отбирает у владыки силы. И это не яд, не мертвая вода старых колодцев… Словом, ничто, что поддавалось бы исправлению руками смертного.
Знахарь слушал лекаря с полуприкрытыми глазами. Должно быть, из-под век он наблюдал за своими странными гостями-просителями. Но его лицо было бесстрастно и холодно. Сейид же продолжал:
– Шло время, магарадже становилось все хуже… Когда ему пришлось напрягать все свои силы только для того, чтобы просто беседовать с первым советником, я понял: следует перейти от поиска болезни к поискам лекарства. Но как врачевать, если неизвестен источник хвори? Сколько бы ни было в наших краях мудрых знахарей и целителей, все сошлись на том, что никакая болезнь властителю не угрожает. А чахнет он по неизвестным причинам. И лишь у одного из этих несчастных хватило ума, чтобы честно признаться, что найти источник хвори и указать на него под силу лишь магу. Так мы попали пред очи мага и учителя магов, Нага-повелителя.
В этот миг глаза знахаря широко раскрылись. Он взглянул на пришельцев с уважением, хотя не мог не знать того, о чем рассказывал Сейид.
– О да, самого Нага-повелителя, – повторил лекарь магараджи. – Он рассказал нам о том, что силы нашего властелина тают, ибо их поглощает мертвая магия, магия мертвеца. И что только ты, уважаемый, в силах найти снадобье, которое восстановит силы владыки.
И Сейид умолк. Молчал и знахарь. Похоже, чего-то в рассказе гостя недоставало. Наконец он заговорил:
– Все, что ты, путник, рассказал, мне известно. И поведал мне об этом… – тут знахарь обвел взглядом лица своих гостей, остановившись на Рахмане, – …вот этот юноша, что знает вход в мир, который он называет истинным. Но я удивлен, почему сюда, к лекарю, пришли вы, слуги, но не пришел тот, кому более всего нужна помощь. Для того чтобы я мог правильно составить снадобье, мне нужно не один час и, быть может, не один день беседовать со страждущим. Лишь после долгих этих бесед откроется истинная картина его души, откроется он сам. И я смогу составить лекарство, которое излечит не одну хворь, а весь организм. Сейчас же я бессилен.
Слова эти прозвучали словно приговор. Сейид повесил голову, ибо они означали смерть его владыки. Сверре-лазутчик молчал, смутно понимая, о чем говорят его спутники с этим сухим узкоглазым стариком. Рахман же вскинулся, словно оглушенный ударом кнута.
– Но, мудрейший, – вскричал он, – как же мы могли взять в нелегкое странствие магараджу, если силы его тают, словно снег на полуденном солнце? Как могли подвергнуть его драгоценную жизнь смертельному риску?!
Знахарь, обернувшись на эти горячие слова, лишь пожал плечами. Сейид посмотрел на друга, пытаясь понять, что им движет – отчаяние или какие-то знания, каких нет более ни у кого.
– Пойми, уважаемый, – продолжал Рахман, – сам магараджа нам поведал о том, что лишь стены дворца могут сохранить его жизнь бесконечно долго. Они не дадут умереть владыке! Да, жизнь его истекает, как вода сквозь пальцы. Но даже смертельно больной, он силен и может править, никогда более не выйдя под свет солнца.
– Мой молодой и горячий друг, это не решение задачи. Это бегство под защиту, – ответил знахарь.
– О да, великий, это бегство. Но это и причина, по которой сам магараджа не может явиться пред твои очи!
Знахарь все так же молчал. Глаза же его, словно два горячих уголька, жгли душу Рахмана. Чжан Кань, должно быть, чего-то ожидал от пылкого юноши. И тут Рахмана осенила догадка.
– О Аллах милосердный, – вскричал он. – Как же все просто! Да, наш повелитель далеко отсюда. Но я могу тебя, о знахарь, провести к нему через истинный мир. Должно быть, ты и сам бы нашел к нему путь, если бы знал, кто тебе нужен. Но я смогу это сделать! Я смогу сделать так, что ты увидишь страждущего, а он – избавителя от своей неведомой хвори.
Вот теперь глаза знахаря смотрели на юношу с одобрением. Должно быть, те, кто находил великого Чжан Каня, выдерживали не один, а множество экзаменов до того мига, когда знахарь соглашался исцелить больного. И Рахман и его спутники выдержали очередное испытание.
– О да, мой юный друг, – проговорил знахарь, – это разумное решение. Пройдя через то, что зовешь ты истинным миром, я увижу страждущего, услышу, где нарушена гармония четырех стихий, и смогу излечить вашего властелина.
– Так пойдем же, – Рахман решительно протянул знахарю руку.
– Погоди еще одно лишь мгновение! Скажи мне, решительный царедворец, хватит ли у тебя сил на странствие через истинный мир? Не упадешь ли ты в беспамятстве на полдороге, прервав тонкую нить между мною и твоим властелином?
– Увы, я не могу знать, сколь я силен и сколь слаб. Но все свои силы, весь свой разум и все умения отдам тому, чтобы вы смогли понять друг друга!
– Достойные слова, юный Рахман… Тогда начнем!
И, уходя в истинный мир, Рахман успел еще услышать, как Сверре проговорил вполголоса: «Откуда он знает, что мальчишку зовут Рахманом?»
Макама двадцатая
Удивительное движение души, которым юноша погружался в истинный мир, становилось все привычнее. Сейчас в его руке были сухие и жаркие пальцы знахаря. Мощь врачевателя была так велика, что юноша почувствовал необыкновенный прилив сил. И потому поиск магараджи в ярком сверкающем пространстве был совсем прост. Всего мгновение – и Рахман, исполнившись своей значимости, представлял владыке лекаря.
Но как видно, сил юного царедворца хватило лишь на то, чтобы удерживать нить удивительной связи между знахарем и его далеким пациентом – ибо ни слова из странного разговора этих двоих Рахман не понял. Он молил Аллаха милосердного, чтобы тот удержал его на тонкой грани сознания до того мига, пока не закончится беседа владыки и лекаря.
И вот наконец знахарь прошептал:
– Я узнал все, что хотел. Можешь возвращаться, отважный Рахман.
Сейчас Рахману отсвет очага в лачуге знахаря показался самым отрадным светом, встревоженные лица друзей – самыми родными. А чувство исполненного долга наполнило сердце Рахмана невыразимой радостью.
