– Да, церемония красивая, достойная древних обычаев…
Царица на мгновение умолкла. И потом, наконец решившись, спросила о том, что беспокоило ее больше всего:
– Скажи мне, добрая девочка, нравится ли тебе мой сын?
«О боги, – ужаснулась Ли, – неужели я не смогла сдержаться? Неужели столь заметно то, что я почитаю его лучшим из мужчин и считаю себя счастливейшей из смертных?»
– О Захра, твой вопрос застал меня врасплох, – медленно, взвешивая каждое слово, заговорила Ли. – Царевич Рахман умен и честен, добр и отзывчив, его слову можно доверять, а на его руку – спокойно опереться. Мне нравятся такие люди, как он…
– Знаешь, малышка, мне отрадно это слышать. И сейчас, накануне великой церемонии, я признаюсь тебе, что мечтаю о том, чтобы ты стала женой моего сына…
Ли с изумлением посмотрела на царицу. Та же мыслями была столь далеко, что не видела ни этого изумления, ни испуга. Более того, вряд ли она сейчас видела то, что творится вокруг.
– …Не так давно, малышка, я думала совсем иначе. Я искала своим сыновьям девушек, равных им по положению, по достоинству, забывая о том, что и мои сыновья, и их невесты – живые люди, которые могут и любить, и ненавидеть. Более того, планируя свадьбы наших детей, мы с царем, словно на шахматной доске, расставляли фигуры, раздумывая лишь о том, достойной ли партией будут девушки из разных семейств. И лишь потеря нашего старшего сына позволила мне многое увидеть в истинном свете. Ибо не богатством родителей, а нежностью и любовью крепка семья. О да, иногда выбор старших бывает удачным, а выбор детей из рук вон плохим. Но чаще-то…
И царица вновь замолчала. Ли не решалась тревожить добрую Захру, с некоторым страхом ожидая окончания столь долгих размышлений вслух.
– Вот поэтому я и спросила тебя, добрая моя девочка. Ведь я вижу, что мой сын души в тебе не чает, что он влюблен столь сильно, сколь и возвышенно. Вот поэтому я и посмела задать тебе этот, очень тяжкий вопрос. Мне надо знать, как ты поведешь себя, если мой сын захочет назвать тебя своей женой…
Не дано было царице знать, что Рахман и Ли уже давным-давно обменялись священными клятвами верности, что их чувство глубоко и полно.
В этот миг Ли Лайфань, в который уж раз за последнее время, порадовалась тому, что попросила Рахмана назвать ее лишь лекарем, который способен излечить душевную хворь царицы.
– О царица, я не знаю, что сказать тебе. Думаю, разумно будет спросить у твоего сына, захочет ли он жениться на такой, как я… Ведь я всего лишь иноземка, дикарка, мои родители давно умерли, а мужу своему, кроме нежного чувства, я могу принести лишь знания трав и мудрость своего народа…
Царица Захра улыбнулась.
– Я спрошу, моя девочка… Я обязательно спрошу…
Ли Лайфань с поклоном удалилась, унося в своем сердце более недоумения, чем надежды.
И вот этот великий день, день первой, малой коронации, настал. Сама природа торопилась поздравить царство Аль-Джастан с обретением достойного наследника, продолжателя великих дел и просто замечательного человека.
Ночной дождь освежил воздух, пение птиц наполняло его прозрачными серебряными лучами, в свете солнца сверкали шелковые ковры, устилающие парадную лестницу, сияли бесценные украшения гостей, столы пиршественных залов ломились от яств. Знаменитые десять тысяч булочек громоздились на блюдах, ожидая того мига, когда церемония будет окончена и гости начнут трапезу.
На мгновение все замерло, словно остановленное рукой могущественного волшебника. Секунда, и все пришло в движение. Заревели зурны, зарокотали барабаны. По изумрудно-зеленому ковру спокойно и с достоинством шел владыка страны, царь Сейфуллах. Рядом с ним, о великое чудо из чудес, шла его прекрасная жена. Никогда еще дворцовые церемонии не украшала собой эта дивная женщина. Ибо древние традиции запирали женщин на их половине дворца. Сегодня же радость царственной четы была столь велика, что правила были позабыты, и царица впервые за долгие годы почтила своим великолепным появлением радостную церемонию.
Издалека наблюдала за этим юная Ли Лайфань. На глаза ее навернулись слезы. Ибо в этом неторопливом, гордом шествии была и частица ее усилий. Она благодарила своих богов, что в этот день может радоваться вместе со своей прекрасной пациенткой.
Царь и царица опустились на шелковые подушки, смолк дворцовый оркестр. В полном молчании перед тронным возвышением замер Рахман, одетый в алые церемониальные одежды. Сейчас он тоже проникся величием момента. Ибо видел, как торжественны родители, как радуются обретению достойного наследника и будущего мудрого повелителя страны. Юноша мысленно обратился к той, благодаря чьим усилиям и он сам, и царь с царицей присутствовали сейчас здесь. Проще говоря, Рахман думал о своей любимой, искал ее глазами в толпе. Искал и не находил. И это омрачало его торжествующую радость.
Наступила тишина, не прерываемая даже дуновением ветерка.
– Возблагодарим же Аллаха всесильного и всемогущего за ту радость, какую даровал он нам в этот прекрасный день малой коронации! – Голос царя гремел над празднично украшенной дворцовой площадью. – Достойные гости! В этот день я с радостью и удовольствием называю своего наследника!
Царь взял с низенькой скамеечки вышитую золотом черную шапочку – символ царской власти. Ее примерять не решался никто. Она увенчивала головы мужчин рода Фатимидов лишь раз в жизни – в тот день, когда на торжественной церемонии царствующий монарх называл нового наследника престола. Сам царь Сейфуллах прекрасно помнил тот день, когда эта шапочка украсила его голову. Трепет и торжество того дня не забылись. Потому сейчас он с благоговением поднял ее над собой, потом поцеловал алмаз, что увенчивал лобное украшение, и шагнул вперед.
– Подойди ко мне, сын мой!
Рахман шагнул вперед. Сердце его билось так сильно, что готово было выскочить из груди. Юноша никогда не думал, что древняя церемония может наполнить волнением его душу. Но сейчас, в двух шагах от отца, он почувствовал, как предательски подкашиваются его ноги. Увидел он и слезы в глазах царя. Увидел и понял, что миг высокого торжества настал.
– Я здесь, великий царь! – Даже простые слова древнего церемониала были наполнены сейчас иным смыслом.
Рахман склонил голову, и на его черные волосы легла коронационная шапочка. В этот миг понял юноша, что принял на себя и великую честь в будущем стать царем, и великую обязанность править мудро и справедливо.
Стояла тишина, Рахман привыкал к своему новому положению. Глаза Сейфуллаха взглянули вопрошающе, а губы чуть слышно шепнули: «Клятва, мальчик!»
«О да, Аллах милосердный. Я же должен произнести слова клятвы…» Но Рахман медлил еще миг, пока не почувствовал, что сейчас, наконец, голос его будет звучать достойно, как положено царю, а не плачущему мальчишке.
– О мои царственные родители! О мой великий народ! В этот день я, Рахман из рода Фатимидов, принимая титул наследника, клянусь, что отдам силы свои и саму свою жизнь на благо нашей прекрасной страны, да продлит Аллах в веках ее жизнь и славу!
