Очевидно, услыхав эти слов, Тюрин заметил:
— В больших планетах элементы располагаются от поверхности к центру по их восходящему удельному весу: наверху силиций, алюминий-«сиал», ниже силиций, магний-«сима», ещё ниже никель, железо-«нифе», железо и ещё более тяжёлые металлы — платина, золото, ртуть, свинец. Ваш золотой астероид — обломок центрального ядра погибшей планеты. Редкий случай. На золотые россыпи неба много не рассчитывайте.
Меня клонило к сну. Мой организм ещё не отвык от земного распорядка дня и ночи, смены бодрствования и сна.
— Засыпаете? — спросил меня Тюрин. — Спокойной ночи. А со мною, знаете, творятся любопытные вещи. На обсерватории я совсем отвык от регулярного сна. И теперь похожу на тех животных, которые спят короткими промежутками. Вроде кота стал.
Он ещё говорил что-то, но я уже уснул. Взрывов не было. Тихо, спокойно… Мне снилась моя ленинградская лаборатория…
Когда через сутки я взглянул на небо, то был поражён видом Луны. Она занимала седьмую часть неба и прямо устрашала своей величиной. От неё нас отделяло всего две тысячи километров. Горы, долины, безводные «моря» были видны как на ладони. Резко выделялись контуры отдельных горных цепей, конусы в кратерах вулканов, давно погасших, безжизненных, как всё на Луне. Видны были даже зияющие трещины…
Астроном смотрел на Луну, не отрывая глаз. Он уже давно знал «каждый камень её поверхности», как он выразился.
— Вон, смотрите, у края. Это Клавиус, ниже — Тихо, ещё ниже — Альфонс, Птолемей, правее — Коперник, а дальше идут Апеннины, Кавказ, Альпы…
— Не хватает Памира, Гималаев, Кордильеров, — сказал я.
— А мы назовём так горные вершины на другой стороне Луны, — смеясь, сказал геолог. — Там они ещё никем не именованы.
— Вот это Луна! — восхищался Тюрин. — В сто раз больше «земной». О, ах!.. — застонал он. — Опять тяжесть.
— Капитан тормозит, — сказал геолог. — Луна всё сильнее притягивает нас к себе. Через полчаса будем на месте.
Я обрадовался и немного испугался. Пусть назовёт меня трусом тот, кто уже совершил путешествие на Луну и не был взволнован перед первой посадкой.
Луна под нами. Она занимает уже полнеба. Её горы растут на глазах.
Но странно: Луна, как и Земля, с высоты кажется уже не выпуклой поверхностью шара, а вогнутой, словно пёстрый опрокинутый зонтик.
Тюрин стонал: контрвзрывание всё усиливалось. Тем не менее он не отрывал взгляда от Луны. Но она вдруг стала сдвигаться куда-то вбок. И только потому, что моё тело отяжелело с одной стороны, я понял, что ракета вновь переменила направление полёта. Направление тяжести переместилось настолько, что Луна «ощущалась» уже высоко над нами. Трудно было представить, как можно будет ходить «по потолку».
— Терпите, профессор, — обратился геолог к Тюрину. — Осталось всего два-три километра. Ракета летит совсем медленно: не больше сотни метров в секунду. Давление газов ракеты равно лунному притяжению, и ракета спокойно идёт по инерции.
Снова стало легко. Тяжесть исчезла.
— А куда мы спускаемся? — спросил оживший через двадцать секунд Тюрин.
— Кажется, близко к нашему собрату Тихо Браге. Осталось всего пятьсот метров, — сказал Соколовский.
— Ой-ой! Опять контрвзрывы! — застонал Тюрин.
Ну вот, всё в порядке. Теперь Луна внизу, под нами.
— Сейчас спустимся… — сказал Соколовский с волнением в голосе. — Только бы не повредить наш «лунный автомобиль» при посадке.
Прошло ещё десять секунд, и я почувствовал лёгкий толчок. Взрывы прекратились. Мы довольно мягко упали на бок.
14. НА ЛУНЕ
— С приездом! — сказал Соколовский. — Всё благополучно.
— Мы даже не закрыли при посадке ставню, — заметил Тюрин. — Это неосторожность. Ракета могла удариться стеклом окна об острый обломок скалы.
— Ну, наш капитан не первый раз садится на Луну, — возразил Соколовский. — Итак, дорогие товарищи, надевайте межпланетные костюмы и пересаживайтесь на наш лунный автомобиль.
Мы быстро оделись и вышли из ракеты.
Я глубоко вздохнул. И хотя я дышал кислородом моего аппарата, мне показалось, будто газ приобрёл здесь иной «вкус». Это, конечно, игра воображения. Вторым моим ощущением, уже вполне реальным, было чувство лёгкости. Я и раньше, во время полётов на ракете и на Звезде Кэц, где была почти полная невесомость, испытывал эту лёгкость, но здесь, на Луне, тяжесть ощущалась как «постоянная величина», только значительно меньшая, чем на Земле. Шутка сказать, я весил теперь в шесть раз меньше своего земного веса!
Я осмотрелся. Над нами было всё то же траурное небо с немигающими звёздами. Солнца не видно, не видно и Земли. Полная темнота, прорезываемая лишь лучами света из бокового окна нашей ракеты. Всё это как-то не вязалось с обычным представлением о сияющем земном спутнике. Потом я догадался: ракета снизилась несколько южнее Клавиуса, на той стороне Луны, которая с Земли никогда не видна. А здесь в это время была ночь.
Кругом мёртвая пустыня. Холода я не чувствовал в своём электрифицированном костюме. Но вид этой чёрной пустыни леденил душу.
Из ракеты вышли капитан и механик, чтобы помочь снять наш ракетный автомобиль. Геолог жестом приглашает меня принять участие в общей работе. Я гляжу на ракету-авто. Она имеет вид вагона-яйца. Как она ни мала, вес её должен быть порядочный. Между тем я не вижу ни канатов, ни лебёдок, — словом, никаких приспособлений для спуска. Механик работает наверху, отвинчивая гайки. Капитан, Соколовский, Тюрин и я стоим внизу, готовые принять ракету. Но ведь она раздавит нас… Впрочем, мы на Луне. К этому не сразу привыкнешь. Вот уже кормовая часть «яйца» отвинчена. Ракета опустилась кормой. Соколовский ухватился за край отверстия дюзы. Капитан стоит посредине, я — у носовой части. Сейчас ракета соскользнёт вниз… Я уже держу руки наготове и вместе с тем думаю о том, куда и как отскочить, если тяжесть окажется не по моим силам. Однако мои опасения напрасны. Шесть рук, подхватив соскользнувшую ракетку, без особого напряжения ставят её на колёса.
Капитан и механик, помахав руками на прощание, ушли в большую ракету. Тюрин пригласил меня и Соколовского войти в наш автомобиль.
В нём было довольно-таки тесно. Но зато мы могли освободиться от наших костюмов и разговаривать.
Распоряжался Соколовский, уже знакомый с устройством маленькой ракетки. Он зажёг свет, наполнил ракету кислородом, включил электрическую печь.
Внутренность ракеты напоминала закрытый четырёхместный автомобиль. Эти четыре сиденья занимали только переднюю часть ракеты. Две трети кабины были заняты горючим, продовольствием, механизмами. В эту часть ракеты вела узкая дверь, в которую с трудом можно было протиснуться.
