Мы поднялись, и я в первый раз взглянул на магараджу.
Удивлению моему не было предела: я рассчитывал увидеть перед собой убеленного сединами старца, мудрость которого пришла с годами. Но напротив меня стоял молодой, полный сил муж, обликом и силой напоминавший древнего воина. И только глаза, ясно-серые, холодные, трезвые, не похожие на темные очи жителей юга, выдавали его сухой и холодный разум.
– Расскажите мне, караванщики, о цели, что вела вас сюда из далекого и прекрасного Багдада…
Предводитель каравана начал свою повесть. Он разливался соловьем, описывая, какую выгоду сулит самому магарадже и всей его стране успешная торговля. Владыка кивал дружелюбно и искоса посматривал на нас. Постепенно его взгляд останавливался на мне все чаще. Магараджа заметно терял интерес к громкоголосому Ахмед-аге, человеку богатому и достойному, но более всего уважающему свой толстый кошелек.
– Я понял тебя, почтеннейший. У тех узорчатых дверей ждет тебя мой советник. Он самый изворотливый и успешный торговец моей страны. Иди к нему; вы быстро поймете друг друга.
Ахмет-ага, поднявшись, поспешил туда, куда указал магараджа. Действительно, у дальних резных дверей стоял человек тучный, с лицом, как две капли воды похожим на лицо почтеннейшего Ахмет-аги если не чертами, то выражением. Они казались родными братьями, и было ясно, что они поладят. Хотя, наверное, только после того как оба охрипнут от торгов.
За главным купцом потянулись и его приказчики. Это были люди, уважающие законы цифр и справедливость базара. Настоящие купцы и одновременно самые закаленные люди, которых мне довелось увидеть на суше.
– А ты, странник? Что привело сюда тебя? Ведь ты не купец? И не книгочей?
– Да, мой повелитель, я не купец. Хотя и книгочей. Зовут меня Синдбад-Мореход. А состою я на службе у повелителя правоверных, халифа Гаруна-аль-Рашида, да продлит без счета Аллах милосердный его годы! Халиф ценит меня за то, что я умею исполнять его прихоти. Ибо это и есть моя служба – приносить халифу чудеса и диковины, о которых ему шепчут ветры, что врываются в его покои, или поют птицы, что садятся на ветки деревьев дворцового сада…
– Приветствую тебя, путешественник. Скажи мне, а не о тебе ли мне рассказывали, когда говорили о чудом спасшемся жителе Багдада, что привез с острова Повелительницы гигантов диковинно огромные камни?
– Да, это я.
Глаза магараджи стали намного теплее.
– Значит, это правда! И то, что существует такой остров, и то, что существуют драгоценные камни размером с голову ребенка…
– И даже бóльшие, повелитель! Я видел огромные скалы, сложенные из чистого изумруда. Вернее, скалы, что были огромными изумрудами. А рядом – валуны, что горели рубиновым красным огнем. Видел я и алмазные уступы, и яшмовые горы… Но видел и песок, в который под рукой неумолимого времени превращаются и чудовищно огромные, и самые невзрачные камни…
Магараджа согласно кивал.
– Да, Синдбад, я понимаю тебя. Нет более страшной и безжалостной силы, чем сила времени. Ее не удается перехитрить, ее невозможно остановить, и нет в мире ничего, что могло бы повернуть ее вспять…
Молчание не затянулось – магараджа был любопытен как мальчишка.
– А какие еще диковины оставили след в твоей душе?
– Совсем недавно, повелитель, видел я белую скалу, что высится посреди полуночного океана и сложена из холода и ужаса. Видел я и то, что в том океане таких скал много, что эти белые скалы странствуют по водам, повинуясь воле ветров и течений. А северные народы, что не боятся свирепых зимних ветров, иногда на своих кораблях, что зовут кноррами, даже устраивают на такие скалы настоящую охоту…
И я начал рассказ о том, как из далекого холодного города с островом посреди реки я отправился на охоту за такой скалой. Чем дольше я говорил, тем большим интересом светились глаза магараджи.
– Ты великий путешественник, – сказал он, когда я, запыхавшись, замолчал. – Да будет милостив к тебе твой бог, которого зовете вы Аллахом всемогущим. Сегодня вечером я приглашу тебя во дворец и попрошу продиктовать моим мудрецам свой поучительнейший рассказ, дабы еще одной правдивой историей в моей коллекции стало больше.
Я молча поклонился. Визирь мне говорил, что здесь исполняют просьбы только тех чужестранцев, которые смогут удивить или поразить, или хотя бы просто порадовать любознательного магараджу.
Время до вечера я посвятил размышлениям о том, почему такие любители знаний и диковин, как халиф Гарун-аль-Рашид или магараджа Райджив, более всего охочие до нового, сидят на месте. Ведь как бы ни были огромны их дворцы и роскошны покои, как бы ни были сговорчивы женщины и полны сокровищницы, но все это лишь золотые клетки, а владыки – пленники судьбы.
Наступил вечер. Я надел самые лучшие одежды и отправился во дворец.
Узнать приют мудрости и знаний было почти невозможно. Горели крохотные светильники у самой земли, и казалось, что живым огоньком дышит каждый цветок. Причудливые фонтаны пели разными голосами о далеких водопадах и бурных реках. Посреди сада, на поляне, уложенной поверх травы драгоценными хорасанскими коврами, сидели девушки. Их красота ослепляла и опьяняла. В их руках были музыкальные инструменты. Одеяния не могли спрятать чарующей прелести их форм. Ведь во владениях магараджи женщины не прятали лиц от нескромных взглядов, а тела – от жадного любования. Легкие шелковые ткани лишь подчеркивали каждую складочку и впадинку изумительных юных дев. Да, приют знаний превратился в обитель неги и роскоши.
С нескромностью навязчивого гостя из далекой страны я рассматривал музыкантш, что извлекали чарующие звуки.
– Здравствуй еще раз, Синдбад-знаток! – Голос магараджи раздался прямо у меня за спиной. Обернувшись, я увидел справа от него тех, к кому пришел. Высокие и невысокие, тучные и сухие, вокруг возвышения сидели мудрецы. Свитки и перья, чернильницы и кисти для красок, казалось, только и ожидали начала моего рассказа.
– Устраивайся поудобнее, путешественник, и повтори еще раз все то, о чем поведал мне днем. Я приказываю говорить тебе подробно, не скрывая ни своих мыслей, ни чувств.
И, набрав полную грудь воздуха, я опять изложил все, что успел увидеть и почувствовать в своих трех путешествиях.
Пустели чернильницы, тупились перья, истощался запас свитков, а я все говорил и говорил. Вечер превратился в полночь, а затем зарозовел горизонт, и только тогда я замолчал.
Истрепанными как их перья выглядели мудрецы. Но глаза их горели, как у котов, что предвкушают щедрое пиршество. Так оно, наверное, и было. Отдохнув, я надеялся, что они еще раз прочтут рассказ мой и, быть может, заспорят об услышанном.
Был доволен и магараджа.
– Сегодняшний вечер войдет в сокровищницу моей души. Я узнал о мире нечто новое. Но куда ценнее то, что я узнал нечто новое о людях, которые его населяют. Об их чувствах, мыслях и надеждах. Проси любой награды, Мореход, – она тобой честно заслужена.
