— О да, глупец, слова эти действительно слишком умны для тех, чей разум спит вечным сном… Умная принцесса говорила о любви. Ибо только любовь движет жизнью всего в этом мире. И стать достойным любви не так просто.
Жаль, что юный Мераб беседовал лишь с книгой. Быть может, если бы он беседовал с самой принцессой, книга бы закончилась совсем иначе.
Или сейчас в прохладе беседки на свет рождался великий мудрец, славе которого дано будет пережить века?..
Будур и представить не могла, сколько сил потребовалось сыну восточного правителя, чтобы признать превосходство женщины.
— Последняя загадка спрашивала о любви. Лишь любовь довольствуется любовью. Настоящая любовь дарит любовь и принимает дар лишь любовный. Но если любовь сочтет тебя достойным, она будет направлять твой путь.
— Ну, это слишком умно для меня, — не выдержал толстяк из Райпура. — Отец, мне не нужна такая жена! Я хочу, чтобы мое слово было в доме самым весомым. А эта…
И тут сын магараджи уперся взглядом в блестящий клинок дайсё. Всякое желание говорить сразу же пропало. И он, переваливаясь, отправился туда, где в ужасе застыл сам магараджа Райпура. Отец ясно представлял, каких бед мог натворить скверный язык его сына. И потому возблагодарил своего многорукого бога за то, что мальчишка вовремя замолчал.
— Что ж, отец мой, — в праздничном воздухе зазвучал решительный голос Будур, — благородный император, и ты, моя прекрасная мать! Я сдержала свое слово! Если бы хоть один из наших гостей смог отгадать мои загадки, я назвала бы его своим мужем. Но их душа спит, а разум замутнен низкими желаниями. И они недостойны дочери императора великой страны Канагавы.
И принцесса спустилась с помоста. Ее шаги вскоре стихли, а гости по-прежнему стояли безмолвно.
Свиток пятый
— Аллах всесильный! — Голос отца вернул Мераба из прохлады весеннего вечера в послеполуденный жар лета. — Этот мальчишка опять уединился с книгой!
Юноша вскочил, книга упала на пол и закрылась. Он хотел было начать оправдываться, но увидел, что отец улыбается, что в глазах его прыгают веселые огоньки и суровое восклицание было лишь игрой.
— Мераб, сын мой, — визирь и в самом деле вовсе не сердился. Более того, его радовало усердие сына, ему было лестно, что именно его мальчик вырос столь умным и жадным до знаний. — Прости, что отрываю тебя, но в главные ворота вошло посольство из княжества Райпур. Кроме тебя, лишь один старик толмач знает их удивительный язык. Царь дал свое высочайшее соизволение на твое присутствие и на то, чтобы помочь нашему усталому Али-Ахмету-аге с переводом.
— Слушаю и повинуюсь, — только и смог пробормотать Мераб.
Да, ему было лестно, что отец помнит все, что он умеет, но было, положа руку на сердце, немного боязно — ведь сейчас он впервые должен был переводить… И не слова учителя другому учителю, а слова настоящего посла настоящей далекой державы. Кто знает, к каким тайнам будет он причастен всего через миг!
Действительность, как это часто бывает, оказалась куда скучнее даже самой скромной мечты, и в последующие три часа Мераб не узнал ровным счетом никаких тайн, за исключением, быть может, состояния здоровья магараджи Райпура и его сына, уважаемого принца-магараджи.
Но он, мальчишка Мераб, оправдал доверие отца: перевел все, до самого последнего бормотания самого затюканного писаря посольства, не упустил ни слова и даже — Аллах великий, клянусь, что так и было на самом деле — удостоился целых двух одобрительных кивков самого повелителя.
«Должно быть, — думал визирь, наблюдая за сыном, — время прошло слишком быстро. Я и не заметил, что мальчик вырос и теперь готов стать…»
Вот тут визирь задумался: до сей поры было неясно, кем же готов стать его сын Мераб. Юноша спокойно владел дюжиной языков. Науки о земле и небе, о тайнах, сокрытых в царстве подводном и в царстве подземном, ему давались одинаково легко, и он давно уже превзошел в познаниях наставников царской школы. Увы, даже богатейшая, достойная лишь блистательной Кордовы царская библиотека была для Мераба делом прошлым, равно как и все книжные лавки по обе стороны быстротекущего Потока Судьбы — главной реки столицы великой Джетрейи.
И вновь как страшное напоминание о мудрости и глупости отцовской перед визирем встала двойная статуя целующихся юноши и девушки. Он никогда не видел ее, однако очевидцы столь ярко и страшно описывали это недостойное всякого правоверного зрелище, что представить ужасное изваяние не составляло ни малейшего труда.
— Аллах великий, да пусть он будет хоть метельщиком, хоть водоносом, хоть колдуном!
— О чем ты, достойный визирь? — Голос повелителя, великого халифа Заура, раздался словно ниоткуда.
— О, мой господин, — визирю удалось быстро привести в порядок мысли. — Размышлял я о будущем своего сына…
— Увы, мой друг, размышления отцов далеко не всегда интересны детям. Даже если это размышления о таком предмете, как их, самих детей, будущее. Дети столь редко слушают родителей…
— Однако, мой государь, дело даже не в том, что мой сын не слушает моего совета, а в том, что я и сам не ведаю, какой же совет дать сыну. Ибо знания юноши обширны, и он не выделяет особо ни одну сферу знаний.
— Счастлив ты, мой визирь, имея такого сына!
— Да, мой повелитель, это так. Но вот какое будущее ему избрать — не ведаю.
— Думаю, друг мой, самым разумным будет просто пустить юношу, как лодочку по ручейку… Пусть его несут волны судьбы — они уж точно прибьют его к тому берегу, для которого юноша предназначен самим Аллахом великим.
— Но в чем же будет тогда моя, отцовская, роль в выборе его судьбы?
— В том, воистину неопытный отец, что ты дал ему самому право выбора, вооружив на любой случай всем, что только можно.
Визирь подумал, что это совсем немало — знать и уметь… А еще визирь подумал, что иногда и сам повелитель может дать советнику и мудрецу совет более чем мудрый.
— Я видел, как ярко горели глаза твоего Мераба, когда он беседовал с посольством. Позволим же ему бывать на всех собраниях дивана, присутствовать на встречах со всеми послами.
— О Аллах всесильный и всемилостивый! Но…
— И возьмем с него клятву в том, что ни одного слова он не промолвит вне стен дворца. Это будет и испытанием и, думается мне, неплохим уроком для юного разума. Быть может, так твоему сыну станет проще выбрать.
— Повинуюсь с благодарностью и почтением. Халиф улыбнулся, подумав, что легко быть мудрым, когда речь не идет о собственных детях.
Визирь же, педантично исполняя повеление халифа, следил за тем, чтобы сын его не пропускал ни одного дня в диване, ни одного посольства. И Мераб с удовольствием переводил, вполголоса задавал вопросы второму советнику первого мудреца самого халифа и с не меньшим удовольствием слушал ответы.
