Вспомнив о своем древнем роде и древнем имени, Малыш Анхель вспомнил и день своего венчания – день, когда подарил это самое имя прекраснейшей из женщин мира, малышке Марии-Эстефан, дочери двоюродного дядюшки.
Тихий голос Шахразады пропал, растаял в высоком зале с каменным полом, освещенном тысячами свечей, наполненном людьми и пением органа. Нетерпение, сжигавшее Анхеля, передалось принцу. Он, именно он, мечтал соединить свою жизнь с жизнью желанной красавицы. Он, именно он, опасался, что свадьба расстроится. И именно он видел перед собой теплые глаза цвета шербета, темные пряди, выбившиеся из-под небесно-голубой бархатной шапочки, прикрывавшей, по моде все тех же франков, волосы любимой.
Именно он, Шахрияр, чувствовал нетерпение, которое нарастает в его сердце. Предвкушал, как запоет душа в тот миг, когда он назовет ее своей женой. Ее, встретившуюся на его пути совсем недавно, но ставшую единственной, самой желанной женщиной, обещанной, должно быть, ему еще до того, как он родился.
«Как будет, похоже, сладок тот миг, когда она согласно кивнет в ответ на вопрос имама…»
Девушку же мучили совсем иные мысли. «Как, должно быть, будет больно узнать о том, что принц избрал себе жену… В тот день я сама взойду на плаху – ибо знать, что он предпочел другую, сознавать, что она делит с ним страсть, станет воистину нестерпимо…»
Голос Шахразады чуть дрогнул, но она продолжила, ибо чувствовала, что сейчас решается именно ее судьба.
Наконец они остались одни. Мария-Эстефан улыбнулась мужу. И от этой улыбки голова Анхеля закружилась.
– Как я ждала этого мига, – сказала она и счастливо вздохнула. Анхель не мог отвести от нее глаз. – Я мечтала о вас, мой Анхель, с того самого дня, как увидела вас впервые. Тогда вы были моим любимым старшим братом. Потом вы стали моим наваждением.
Повторяя то, что только что описала, Шахразада встала с кресла, прошла несколько шагов и наконец встала рядом с Шахрияром, опершимся на стену у открытого в теплую ночь окна.
Она не знала, не чувствовала, произносила ли вслух какие-то слова или просто делала то, о чем шептала легенда. Лишь одно было ей ведомо – сейчас или никогда. Она должна поведать принцу о своем чувстве, должна открыться ему, должна отдаться – не как покорная рабыня, а как забирающая саму душу повелительница…
– Я видела вас во сне. Я готовилась к этому вечеру, мой прекрасный.
Он чувствовал тепло ее руки сквозь шелк рубахи. Тело его горело желанием, но, удивительно, это лишь укрепляло его уверенность. Нет, он не надругается над ней.
– Вы слышите меня, Анхель? – спросила Мария, продолжая медленно поглаживать его.
«Слышишь ли ты меня, мой единственный? Или тебе ведомы лишь слова, которые произносит далекая, быть может, давно умершая красавица, объясняясь в любви своему супругу?»
«Твои ли это слова, мое сокровище, или ты просто произносишь то, о чем повествует давняя легенда? Как бы хотел я услышать твои, только твои, любимая, слова о том, что именно ты мечтала обо мне, именно я стал твоим наваждением…»
– Я люблю вас, люблю больше жизни. Я любил вас всегда. Но не могу оскорбить вашей чистоты низменным желанием земного мужчины.
– Я знаю лишь одно, Анхель. Что я мечтаю насладиться вами и тем, что отныне принадлежу вам. Что перед Богом и людьми я ваша жена. И я прошу, о нет, я требую, чтобы вы стали моим мужем. Настоящим, земным, желанным.
Шахразада теперь стояла прямо перед принцем. Его лицо искажалось вслед за его терзаниями – он ли желал ее, или далекий глупец желал, но не решался насладиться своей суженой.
Девушка подняла глаза и встретилась со взглядом принца.
– Я мечтаю о тебе, мой повелитель. Мечтаю насладиться тобой и тем, что подарит нам миг нашего соединения.
Шахрияр застонал. Он не мог больше сдерживаться. Его сил хватило лишь на то, чтобы увлечь Шахразаду на мягкие подушки, которыми были щедро устланы роскошные ковры.
«Будь что будет! Я должен соединиться с ней, пусть она этого и не хочет!»
Принц прильнул губами к шее Шахразады. Она выгнулась в его руках и застонала. О, как мечтала она об этом миге… Как желала его.
Но червь сомнения все еще терзал душу девушки. И она, отстранившись, продолжила свой рассказ. Не убрав, впрочем, рук принца со своего тела…
– Насладитесь мной, молю вас. И дайте насладиться вами!
Прикосновение к ее телу было таким прекрасным, таким волшебным. Одна часть его души желала, чтобы это длилось вечно. Но его разум или, быть может, сейчас его безумие, подсказывал: «Беги от нее! Оставь ее в покое!»
– Нет, моя мечта… Вы не сможете отвратить меня от принятого решения.
– Я боялась того, что умру, так и не испытав наслаждения любви, – перебила она его. – Не насладившись вами. Ибо только вы, вы один нужны мне, Анхель. И только вас вижу я своим мужем. Неужели вы совсем не любите меня?
Решившись, Шахразада проговорила:
– Только ты нужен мне, мой принц. Только тебя вижу я перед собой во всякий миг своей жизни. Насладись же мной и дай насладиться тобой. Пусть это будет всего один раз. Но дай мне отраду нашей близости так, будто она будет потом повторяться еще сотни раз… Дай почувствовать тебя своим…
Однако уста ее не решились сказать самое главное слово.
Голова Шахрияра прояснилась. Его, именно его, а не неведомого Анхеля, молила красавица о близости. Его, а не кого-то чужого, желала. И молила та единственная, кого он бы желал видеть своей и называть своей во всякий день жизни.
– Только ты нужна мне, моя греза… Только тебя я вижу перед собой. Только тебя хочу ласкать, называя единственной, называя своей мечтой, своей женой…
О, это страшное и колдовское слово! Оно, подобно лучу солнца, осветило две души, слившиеся в единое существо. И теперь это существо молило, мечтало, чтобы тела также слились воедино.
Однако где-то в глубине души Шахразада была еще не готова вновь стать самой собой. Она продолжила рассказ, спрятавшись за словами, чтобы продлить его муки или, быть может, укрепиться в принятом решении.
– Я не знаю, что мне делать, – признался он и обреченно махнул рукой.
Она вошла в его объятия, и невыносимая боль, наполнявшая его сердце, постепенно утихла.
– Зато я знаю, – прошептала Мария.
«Аллах великий, я больше не могу… Не могу больше быть Марией, джиннией, грезой… Я хочу быть самой собой!»
Эта мысль, такая простая, все поставила на свои места. И вот уже не неведомая красавица, а она, дочь визиря, Шахразада, решилась.
Она повернулась к принцу лицом и поцеловала его в губы.
Он не сразу позволил ей обнять себя. А ей так хотелось этого! Она нуждалась в этом точно так же, как ее телу необходимо было дышать. Несмотря ни на что, ей нужно было показать ему, Шахрияру, как сильно она его любит.
