Когда она осознала, что пираты пытаются округлить ее формы, она перестала есть больше, чем требовалось для поддержания сил. Если же ее заставляли, то позже она насильно отдавала морю содержимое своего желудка, предоставляя похитителям винить во всем морскую болезнь, хотя, как истинная дочь полуночных мореплавателей, никогда не страдала от этого недуга.
Худые бегают быстрее… и живут дольше. Если боги бывают к ним снисходительны.
Однако бежать было некуда. Всю свою жизнь она слышала о славе града Константина – знаменитой столицы на процветающем полудне. Однако в эти бесконечные минуты ей открылась его удивительная убогость.
Странные ароматы тесных улочек столицы Бизантия душили ее, а непонятные звуки оглушали. Тошнотворно-приторный запах разлагающихся трупов, перемешанный с запахом едкой азиатской кухни, какофония тысяч голосов, резкие вскрики императорских рожков…
Но хуже всего были сами жители. Трудно себе представить, что на свете может существовать столько разных людей, не говоря уже об одном городе, пусть и дававшем приют любому жителю любой страны. Ее окружали мужчины всех цветов и оттенков: одни – черные как смоль, другие – белые как снег, одни с тюрбанами на головах, а другие – с лысыми, как колено, непокрытыми головами, одни – с темными глазами, над которыми нависали густые, сходящиеся на переносице брови, и с бородами, выкрашенными в немыслимые рыжие оттенки, другие – с лицами, такими же гладкими и безволосыми, как ее собственное. И всем им несть числа.
Василике попыталась сосредоточить взгляд на стройной спине франкской девушки, идущей впереди, но причудливые образы все равно атаковали ее со всех сторон. Люди окружали их слева и справа, заставляя женщин идти, выстроившись в одну линию.
«Настанет время, когда я смогу убежать», – пообещала она себе. Закрыв глаза, Василике мысленно вернулась на берега родного фьорда. Она ощутила дуновение холодного ветерка с заснеженных гор и представила себе сверкающую голубизну морской глади. Возможно, ей повезет – и она увидит входящий в залив кнорр Олафа-мудреца или драккар Ренвальда Отважное Сердце.
Споткнувшись о камень мостовой, Василике чуть не упала. Она резко открыла глаза. Хватит мечтать! Это может привести к еще одному приступу, во время которого она проваливалась в пугающую пустоту, не понимая, где она и кто она. Такого нельзя было допустить. По воле богов последний из этих приступов перевернул все в ее жизни с ног на голову. Она больше никогда не увидит ни мальчишки с отважным сердцем (не зря же ему дали такое прозвище), ни воистину мудрого наставника Олафа.
Василике наклонилась вперед и пожала холодную, словно лед, руку франкской девушки. Та ответила ей измученной улыбкой, ухватившись за Василике, будто та была ее последней надеждой в этом мире. Василике, поддерживая свою слабую подругу, чувствовала себя более сильной. Она обняла девушку за плечи.
Тем временем вереница пленниц приблизилась к месту назначения. Всех женщин, в том числе и с других кораблей, собрали около колоннады, распределили по группам и отправили в загоны, как животных. К ним приставили толстых гладколицых молчаливых смотрителей со свисающими с поясов кривыми кинжалами.
Первой на помост поднялась франкская девушка. Василике молилась, чтобы та не упала в обморок. Из-за шума в толпе торговцу пришлось кричать, воздавая похвалу ее прелестям. Одну за другой женщин продавали, как скот на базаре.
Василике больше не могла наблюдать этот позор. Она бессильно опустилась на пол, всем телом ощутив холод мрамора. Ей хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить.
Нет, жестко приказала она себе и выпрямила спину. Что бы ни произошло, она должна оставаться сильной. Никто не должен видеть ее слез. Так она стояла на помосте и ждала мига, когда очередной сластолюбец купит себе новую игрушку.
– Никто не должен видеть моих слез, – прошептала Василике вновь…
Воспоминания померкли, но по-прежнему бередили душу, горькие слезы вновь подступали, заставляя сердце биться чаще.
Она, Василике, дочь гордого полуночного народа, теперь приемная дочь всесильного базилевса, вновь переживала страшные мгновения своего прошлого, глядя из медленно шествующего паланкина на самый большой во всей Ойкумене невольничий рынок.
Свиток второй
Луна исчезла за самым большим из девяти холмов стольного града Титтери, злой насмешкой судьбы звавшегося Гадес, и только мелкие звездочки решились освещать его путь. Мирджафар крался по извилистым окольным улочкам, пока не добрался до богатого дома Маркуса, с которым соседствовали настоящие лачуги.
Здесь, как ему успел шепнуть соглядатай, прячется тот, кто уже получил щедрую мзду, не выполнив, однако, своего дела.
Мирджафар притаился в темноте, пытаясь обнаружить затаившегося убийцу. Он пылал от гнева. Если бы дело касалось только первого из богачей города, он бы и палец о палец не ударил, чтобы остановить убийцу. Но сейчас речь шла не просто о его брате – речь шла о наследнике престола. А потому следовало не только задушить заговор в колыбели – следовало уничтожить и тех, кто оказался причастен к нему.
Ему вдруг пришло в голову, что этой ночью он тоже был убийцей. Единственной разницей между ним и тем, кого он намеревался убить, был мотив. Один из них хотел лишить человека жизни, другой – защитить его.
Мирджафар уже привык к тому, что его называли кровавым охотником. Смерть старшего из трех братьев не давала покоя его душе, хотя он плохо помнил, что произошло в тот день. В памяти остались лишь крики матери, отчаянный стон отца, кровавое пятно на полу и смех Мустафы, играющего окровавленным кинжалом. Для него же забвение стало благословением.
На поле брани действовали другие законы. Убивай или убьют тебя. Пусть враги называли его безжалостным убийцей, кровавым демоном, пусть. Однако Мирджафар еще никого не убивал тайком. Если бы он бросил вызов сегодня ночью, то шум борьбы мог бы привлечь соседей или слуг в доме. Если бы он сумел прилюдно убить этого человека, то как бы он объяснил, зачем ему понадобился этот невзрачный северянин? Более того, под удар была бы поставлена вся секретная Стража, которой уже многие годы управлял его, Мирджафара, наставник, истинный боец, мудрый Соломон, более чем достойный сего великого имени. А заговорщики тогда нашли бы другого наемника – и, быть может, куда более удачливого.
Однако есть и иной выход. Можно представить схватку иначе: сказать, что тот, кто прячется сейчас в густой тени, первым напал на юношу, несущего дозор у дверей дома, где гостят отец и брат. Вот тогда все станет на свои места. Главное – не пасть жертвой убийцы, суметь нанести удар первым…
Нет, нельзя думать о провале, нельзя вспоминать о неудаче! Если бы человек всегда думал лишь о том, что он может потерять, он никогда бы не решился на морские путешествия, никогда бы не поднял меч, защищая правое дело. Ему нужно сосредоточиться на том, что он задумал.
