Губы любимого шевельнулись у щеки Хамиды.
– Ты мое счастье и моя нега… Ты моя…
Свиток двадцать третий
Редкий смельчак отважился бы войти на мужскую половину дома-крепости, сооруженного Руасом ар-Раксом, султанским магом и прорицателем. Его покои куда больше напоминали старый замок, сооруженный почти три сотни лет назад воинами-ваятелями Саладина. И сотни свечей не хватило бы, чтобы рассеять мрак огромного каменного зала с его смутными тенями и тайнами, копившимися здесь на протяжении многих веков, подобно пыли на его грубом шершавом полу. Однако не свечи, а яркие светильники рассеивали мрак, изгоняя даже тени воспоминаний из его углов.
Конечно, хозяин этих покоев ничуть не боялся гулкого зала. Скорее, он томился в холодных каменных стенах. Пусть бы они были хоть увешаны портретами странных людей, которых ни один здравомыслящий человек не захотел бы считать своими предками. Но камень был лишен даже этих сомнительных украшений.
Когда-то, еще совсем недавно, этот зал прекрасно подходил тому, кто нуждался в одиночестве или собирался заняться делом, требующим уединения. Или даже просто в уединении, позволяющем унестись по коварной дороге воспоминаний так далеко, как это позволит ничего не упускающая память.
Руас ар-Ракс уже к этому залу привык. Временами он чувствовал себя так, словно с самого рождения находится под неусыпным надзором этих гулких пустых стен. И сейчас он почти не обращал на них внимания. Он неторопливо придвинул массивное, грубо сколоченное кресло к огромному столу, за которым могли пировать суровые крестоносцы, и, откинувшись на высокую спинку, взял в руки тяжелый хрустальный шар.
За стрельчатыми окнами медленно угасал день, приближая мгновения долгожданного покоя. Отчего-то Руас приказал разжечь камин. И теперь в очаге пылало жаркое пламя. В его неровном свете резко очерченное лицо хозяина странных стен приобрело почти демоническое выражение, а на стенах мрачного зала темнели огромные тени, отбрасываемые его высокой мощной фигурой.
Мощная фигура Руаса могла бы принадлежать атлету или воину. Хрустальный шар намекал, что этому человеку ведомы сакральные тайны. Однако даже Салиму стоящий посреди зала хозяин показался бы сейчас незнакомцем. Ибо никогда еще лицо султанского мага не выдавало такой боли… И такого удивительного волнения.
Ибо сейчас он собирал силы, чтобы заглянуть в грядущее. Да, маг и звездочет не мог решиться и взглянуть в грядущее. Ибо то было грядущее его самого. Не султана, не первого советника, не визиря. Он, Руас ар-Ракс, должен был наконец узнать, кто она – та, что поселилась не только в его доме, но и в его душе. И сколь долго она будет сопровождать его по жизни.
Еще несколько мгновений Руас боролся сам с собой. Наконец решение было принято (хотя, похоже, желание приоткрыть завесу тайны все-таки победило иные желания и страхи). Маг извлек из стены огромный двуручный меч, который мог бы напугать даже кузнеца Гефеста, отца всех кузнецов и магов.
Он взвесил его в руке, затем поднес меч поближе к глазам. В полумраке тускло замерцала отделанная золотом рукоять, увенчанная крупным сверкающим камнем. Это был осколок лунного камня необычайной красоты и чистоты, с неожиданной, почти колдовской силой приковывавший к себе взгляд. Меч принадлежал наставнику Руаса, давно удалившемуся от дел и мира, а осколок лунного камня вкупе с магическим шаром составляли волшебное окно, через которое можно было заглянуть в будущее.
Руас сильнее сжал рукоять, с раздражением отметив, что пальцы у него дрожат. Напряженно вглядываясь в камень, он видел в одной из его сверкающих граней собственное отражение: высокий лоб, резко очерченный подбородок, крупный нос – черты, доставшиеся ему от матери, валькирии. Пронзительными светлыми глазами, смуглой кожей и густыми волосами цвета воронова крыла, которые спутанными прядями падали на плечи, он был обязан колдовской отцовской крови.
Некогда они с братом вот так стояли у стола: взявшись руками за рукоять и вглядываясь попеременно то в кристалл, то в магический шар. Вглядывались, ожидая, когда с сухим шуршанием развернется между ними портал грядущего.
Но сейчас он был один. Впервые он пытался разглядеть будущее и опасался, что в одиночку не сможет ничего, ибо сам себя лишил своей второй половины, своего брата.
Сжав меч в одной руке, он надавил пальцами другой на лоб, пытаясь проникнуть взглядом внутрь камня, уловить отблески его сияющих граней, танцующих свой неповторимый танец.
«Сосредоточься, ленивый бездельник, сосредоточься!» – мысленно приказал он себе. И сразу почувствовал знакомое покалывание, словно тысячи раскаленных иголочек вонзились в его мозг. Тело внезапно утратило вес, словно он сам растворился в сверкающих гранях кристалла.
Сияющие точки стали меркнуть, затуманенные неясными образами, принимавшими все более четкие очертания. И вот его видение, мерцая, начало обретать форму… Перед его внутренним взором вновь возникла она – словно богиня, охваченная золотистым пламенем, – прекрасная женщина со светлыми глазами, с копной белокурых волос, рассыпавшихся по белоснежным обнаженным плечам.
– Единственная моя женщина, – прошептал Руас. – Кто ты? Дар судьбы или погибель? Наградишь ты меня или погубишь?
Никогда прежде он не встречал этого образа, никогда не появлялась она на полотне портала. Да и сейчас ее образ расплывался, ускользал. Руас скорее угадал в ней черты своей жены, скорее увидел в линиях тела очертания Хамиды. Еще миг, еще чуть-чуть – и портал распахнется, открыв истину…
Волосы Руаса встали дыбом. Его вдруг охватило ощущение надвигающейся беды. Кто бы ни была эта женщина, откуда бы ни явилась – она несла с собой неминуемую гибель.
– Берегись той, что дарована тебе самой судьбой. Берегись ее любви, как погибели…
Колдун едва ли осознавал, что произносит эти слова вслух. Видение расплывалось, таяло, как он ни старался его удержать. Наконец он сдался. Женщина с белокурыми волосами растаяла в тумане, и теперь Руас видел перед собой лишь осколок лунного камня на рукояти старинного меча. Магический шаг безжизненным куском камня остался лежать на пустом столе – сил одинокого мага едва хватило на такое полупрозрение, полупроклятие.
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Боль в затылке и висках медленно утихала. Теперь он мог предаться размышлениям.
«Берегись дарованной женщины». Что это, во имя всего святого, значит? Руас озадаченно нахмурился, его густые черные брови сошлись на переносице. Очень своевременное предостережение, особенно если учесть, что он уже женат. И что жена его именно дарована. И потом, что значат эти странные слова? Отчего он должен беречься любви как погибели?
Руас усмехнулся. Да, в объятиях Хамиды он забывал обо всем в целом мире. Близость с ней была воистину подобна погибели – мучительной, но сладко-манящей.
