В этой жизни одним дано учиться хорошим манерам, другим — воспитывать дух и укреплять веру. Бог сделал меня склонной к удовольствиям, и я не получила никакого образования, более того, не научилась ни читать, ни писать. У меня осталась одна возможность совершить перед смертью хорошее дело: посвятить какую-нибудь девушку в тайны любви. В строжайшей тайне, конечно. Эта страна решила запретить секс и прикрыться ложной добродетелью. Если удастся установить, кто я, меня повесят.
Зобида Аит Лемсен
Вступление
Меня зовут Зобида. Это не имя, шепчет Али, покусывая мои груди, это прелюдия любви! Зобида, оно пахнет хорошим маслом и теплой спермой. Оно тает, как сахар на губах. Чего стоят одни его слоги. Назови себя по буквам, моя дорогая! ЗО-БИ-ДА! В твоем имени есть, чем привести в ад любого правоверного: пенис, половой акт, чрево — на языке неверующих, а на хорошем арабском — zad, хранилище хороших вещей, bida', восхитительное святотатство, zid, продолжай дальше! Пусть Бог простит тех, кто так тебя назвал!
Я забавляюсь, когда Али говорит. А он говорит так же, как занимается любовью, картинно и со сдерживаемым смехом. Он не знает, что комбинации можно составлять не только из моего имени. Из моей жизни тоже. И я мечтаю описать мою жизнь. По крайней мере, то, что я из нее сделала в Зебибе. Увы! Я только Зобида! Искушенная в сексе, ничего не знающая о духе. Певица желания, которая хотела бы повелевать словами!
Вот почему я решила взять себе образованного любовника, после стольких невежественных пенисов. Его, учителя Али, с лукавым взглядом и чувствительными ягодицами, характером твердым, как отвертка, щегольством и стойкостью! Два раза в неделю он входит между моими бедрами, так, чтобы никто не догадался, и в головы его глупых учеников не пришло, что если днем его речь льется свободно, то только потому, что ночью его рот утолил жажду из моего источника.
В этот раз, оседлав его, я обронила:
— Это из-за меня пришло зло. Я принесла хаос в селенье, да простит меня Бог!
— Ты бредишь, моя кошечка, — только и произнес он, тесно сжимая руками мои бедра.
— Слишком поздно, зло уже в плоде.
— Говорят, что «червь» уже в плоде.
— Если ты хочешь…
— Что ты, собственно, сделала? — неохотно
пробормотал он, не отвлекаясь.
— То, что развращает девственниц.
— Какая ты дрянь, однако! Ты заслуживаешь, чтобы я тебя проткнул!
Али обнял мою талию, чтобы лучше приподнять, а затем снова взять меня, его раскаленный меч вошел в мои ножны, мое влагалище жадно втягивало его и неохотно отпускало, его дубина поднималась как можно выше, прежде чем войти во всю длину моего гостеприимного пристанища. Мне казалось, что я двигаюсь между небом и землей, жизнь выходила и входила в меня, моя душа рвалась выскользнуть через мое отверстие.
Я еще не хотела кончать, и мне нужно было продолжать разговор:
— Я тебе сейчас расскажу.
— Не сейчас!
— Потом, но я тебе расскажу!
— Ладно.
— С двумя условиями. Во-первых, ты ничего не выдашь, иначе жители Зебиба побьют меня камнями, как собаку.
— А второе?
— Ты запишешь то, что я говорю.
— У меня есть другие дела вместо того, чтобы записывать твои признания…
— Спать со мной, я знаю.
— Это приятнее.
— Точно.
Я поднялась.
— Нет, вернись! Возьми меня еще раз!
Он надавил на мои плечи, вводя свой кол в мои недра.
— Почему ты хочешь записать свою историю? Ты стала ученой, ни одного дня ни проведя в школе?
— Когда их записывают, воспоминания обретают вторую жизнь.
— Бабский бред.
— И еще я рассчитываю, что ты запишешь все, как писатель.
— То есть?
— Аккуратно и не тем языком, что вульгарные бездельники. Так, чтобы я поняла и порадовалась.
— Теперь ты хочешь получать наслаждение еще и от духа?
— Ты стал учителем не просто так!
— Какое вознаграждение я получу?
— Мое влагалище в конце каждой главы.
— Ты не боишься, что я раскрою твою историю?
— Нет, я держу тебя за член. Ты не посмеешь нарушить закон Аллаха и публично признаться, что спал с женщиной без благословения имама. Ты мой наставник, больше, чем кто-либо до тебя, и ты знаешь божественную силу слов.
Я почувствовала, что его член обмякает, и услышала, как он вдруг произнес ту же самую фразу, что повторял мой покойный муж:«Нет другой такой причины для раздора мужчин, как женщины».
— Ах да! Вот и он тоже!
Он рассмеялся. И я рассказала.
***
Каждый раз, когда Садек бил меня, его слюна брызгала, как сильный дождь, текла густо и обильно, вытекала, как грязная вода из водостока, бежала к складкам, надувалась бугорками, пропитывала его бороду, одновременно с его словами, всегда одними и теми же, которые я выучила наизусть. Слова, которые били по моей голове так же сильно, как и удары. Он выплевывал их в том же ритме, что и бил плетью, твердо держа ее в правой руке, никогда в левой, это был харам (недозволенное): «Пророк сказал: я не оставлю после себя большей причины для раздора мужчин, чем женщины, и он прав!» Это была одна и та же фраза, одна и навсегда. И ты прав, если думаешь, что она была предвестием войны для меня, хоть я никогда не читала ни Пророка, ни Коран. С первым слогом — и с первой слюной — я была готова. Клянусь Пророком, ты этого не избежишь — он мог в этом поклясться. Я защищала только лицо и голову, открывая остальное — грудь, спину, руки, ягодицы — ненависти и презрению. Но я пыталась понять. Заставляла работать рассудок, пока кровоточила моя кожа. Я была необразованной затворницей, но в моей маленькой голове пыталась докопаться до причин, которые стоили мне этих плетей и слов.
Садек всегда давал мне понять, что я ни на что не гожусь. Мой отец и братья тоже. Тогда почему фраза, приписываемая пророку, да благословит его Бог, указывает, что женщины — колючка в ноге, причина всех бед, и без них правоверные были бы избавлены от зол, как голова от блох? Да они устроили бы хаос, прообраз ада, хуже, чем чума или война!
Я мучилась в поисках ответа и, терзаясь этими муками, забывала о побоях. Я думала: без дочерей Евы мир был бы другим, и мужчины заскучали бы. Раздор придает жизни остроту, заставляет распутывать проблемы, оправдывает сражения. Возможно, поэтому Бог создал женщин. Необходимое зло.
