Я расспросила ту самую соседку, которая целый день сидела на табурете, смотря на улицу. Она научила меня, что самым мудрым из колдунов был Мадждуб, который умел делать воду твердой, отгонять болезни и мог бросить к вашим ногам самого строптивого любовника.
— Это не для меня. Я хотела бы, чтобы мой возлюбленный принял меня за нее и ее имя было стерто в мою пользу, — объяснила я мужчине, которого отыскала в глубине тупика. Он сидел по-турецки, его лицо было измождено, а борода подметала землю.
Он не задал мне вопросов, узнал только мое имя и имя моей подопечной, прошептал стихи, видимо, своего сочинения, потому что я таких никогда не слышала, погрузил голову в платок, пропитанный запахом Лейлы, плюнул в ладонь, написал три фразы на листке бумаги, положил его во флакон, наполовину заполненный соленой водой, и, когда буквы начали расплываться, он окунул туда другой листок, сложил его и положил между моими грудями.
— Ты заставишь своего мужчину выпить эту микстуру, и Бог затуманит его зрение. Он примет тебя за нее, и будет восхищаться только тобой.
Я не знаю, подействовало ли заклинание, но правда в том, что после того, как я подала торговцу чай и вернулась отдыхать к Лейле, я увидела как волк вошел в логово! Он потерял голову и направился к моему ложу, как сомнамбула, шепча слова, которые меня возбудили:
— Это я, я люблю тебя, откройся мне!
От удивления Лейла едва не закричала. Но, помня мои советы, она не проронила ни слова и спряталась в углу, прижав ладонь ко рту.
Я развела бедра, околдованный мужчина был ослеплен, он принимал меня за Лейлу. Я не собиралась говорить ему, он уже трудился над моим телом, и сделал бы это с любым другим. Дьявол! Я могла бы не отдавать два дирхама знахарю, но упустила из виду, что мужчины слепнут, как только вводят свое копье во впадину. Отбрось чувства! Душа, любовь, нежность — все это ерунда! Они различают две пары ягодиц не больше, чем две пары перчаток. Я спрашиваю себя, почему они подчиняют нас своей дурной морали, тогда как их атаки приводят всех нас в недоумение! Конечно, я оставила эти размышления при себе, бесполезно было рассказывать о них моей подопечной, иначе она подумает, что любовь, как и ее тело, не существует.
Неважно! Старик трудился надо мной как бог. Ибо его член был настолько толст, что я раньше и не видела таких, круглый, у него была мозолистая шероховатая головка, всегда тершаяся о шаровары, и меня это ласкало, заводило до потери разума! Однако я сдерживала себя и не произносила ни слова, чтобы он не разгадал мой план, а также потому, что я не хотела смущать Лейлу, которая, казалось, начала дышать громче, и я представляла, как она наблюдает за нашими утехами. У меня в свидетелях была сама невинность, но меня это не смущало. Я предлагала девственнице неожиданный урок, который она не увидела бы нигде, кроме как в этих знаменитых сказках «Тысячи и одной ночи», где речь идет об утехах Шахерезады. Мой любовник М. иногда развлекался, читая мне их в постели, чтобы я училась, говорил он, покусывая мои груди, повторяя, что в сочетании с природой дух превращает любовь в «произведение искусства».
Когда он рухнул на матрас, я повернулась к Лейле. Она была очень бледна. Я прошептала:
— С этого дня ты больше не сможешь сказать что ничего не знаешь о любви, по крайней мере, ты знаешь, что такое облапошить!
Что до меня, я знала, что если мы займемся любовью второй раз, то мне захочется начать снова. Тогда с нашим путешествием и поисками Зобиды было бы покончено. Пока торговец храпел, я вытащила его кошелек с большой, как птица, пачкой купюр. Я попросила Лейлу собрать наши вещи, и мы поспешили покинуть город, пока хозяйка дома не вернулась и луна не поднялась над крышами.
* * *
Мы шли всю ночь и часть утра.
Поля тянулись за полями. После посевов и оливковых деревьев появились апельсиновые плантации и миндальные деревья, лимоны и яблони, виноградники, гнущиеся под тяжестью гроздей, всевозможные дары природы, которые показывали, что мы еще далеко от песков. Для удовольствия мы собирали фрукты прямо с деревьев, иногда в ущерб земледельцам, которые пускали по нашему следу собак. Мы отдыхали в садах более щедрых хозяев. Мы сбивались с дороги, не умея прочитать ни одной надписи на указателе. Крестьяне указывали нам путь и давали пару лепешек или кувшин молока. Мы следовали советам, шли вдоль линии железной дороги, ручья или мимо гробницы святого, спрятавшейся на склоне холма.
Лейла смотрела на меня с улыбкой на губах Она вспоминала мои развлечения с давильщиком масла и хотела узнать больше, я была в этом уверена. Я подбодрила ее:
— Ты думаешь, что в определенном возрасте женщины должны воздерживаться от любви, не так ли?
— Ну, возможно… Когда не было детей…
— Я не так красива и не так молода, как ты, — оборвала я Лейлу. — У меня нет ни твоих глаз газели, ни твоей чудесной осанки. Но если бы любовью занимались только прекрасные и молодые люди, об этом было бы известно. Нет, девочка моя, желание не связано ни с красотой, ни с возрастом. Как раз наоборот, иногда желание вызывают недостатки. Что-то такое, что имеется в недостатке или в избытке. Ты видишь следы оспы, которые остались у меня на лбу, мой слишком большой рот и левый глаз, который слегка косит? И самые красноречивые из моих любовников…
— Ваших любовников?
То же удивленное и ошарашенное выражение, как и вчера, появилось на лице Лейлы.
Я подумала: «Какая простота! Может, она думает, что я должна выходить замуж за все члены, которые подворачиваются мне под руку!» Но, помня, что девушка знала меня только как Зобиду из Зебиба, женщину, которую боялись и уважали, и было слишком рано открывать ей мое прошлое — она почувствовала бы недоверие, и это помешало бы мне ее учить, — я исправилась:
— Я упомянула любовников, чтобы ошеломить тебя и заставить твое сознание раскрыться, в надежде, что раскроется и твоя миндалинка. На самом деле я говорила о моем втором муже, Бог забери его душу, который считал, что у меня самые сладострастные в мире глаза как раз из-за этого косоглазия. В мой слишком большой рот его член входил со всеми почестями, и мой язык умел бесконечно его ласкать. Я источала запах, который привлекал моего мужчину, когда я его хотела, и мы не тратили лишних слов. Но больше всего его восхищало мое влагалище. Мало кто имеет такую вульву, уверял он меня, она жадная и щедрая, прилежная и смешливая, она умеет поймать член и освободить его, втянуть и сжать, поглощать с аппетитом и выбрасывать с решимостью.
Покраснев, Лейла выдавила из себя:
— У давильщика масла не было столько времени, как у вашего второго мужа — Бог возьми его душу, — чтобы все это увидеть.
Я не смогла понять ее интонацию. Была ли это ирония со стороны Лейлы или девушка владела редкой для нас вещью — способным рассуждать умом?
Я сказала с двусмысленностью, которая показалась мне подходящей:
— Ему требовалось влагалище, а мне член. Ничего больше.
