Я думала обо всем этом не для удовольствия, а потому, что это был действенный способ забыть об ударах. Когда я терялась в смысле этой фразы, боль уменьшалась. Странно, как наши головы заставляют нас забыть о телах, когда начинают думать.
По мнению моего мужа, сам Пророк, да благословит его Бог, предупредил верующих об этом противостоянии между мужчинами и женщинами. Очевидно, он выполнял свой долг искушенного предсказателя, повторив верующим: внимание, я ухожу, но оставляю вам проблему, большую проблему, это женщины, которых вам надо остерегаться, займитесь этим, это не ерунда. Да будет благословенны правоверные!
Очевидно, мужчины хотели устроиться сами по себе, не учитывая мнения женщин. Они сказали себе, что из зла не может получиться благо. Зато его можно избежать, усмиряя самок необходимыми способами. Я считала несправедливым, что муж меня бьет. Иногда я начинала протестовать сквозь зубы, когда у меня не оставалось слез, чтобы плакать: «Ты уверен, в конце концов, что Пророк сказал то, что говоришь ты?» Или: «Он не требовал бить меня, Садек Ле Борнь! И потом, можно ведь поискать выход, найти решение!» Садек Ле Борнь ничего не слышал. Он считал и наносил удары. С возрастающей силой. И его борода напоминала бороду самого Бога!
Чтобы отомстить моему покойному супругу или признать его правоту, я решила воплотить эту фразу на практике, довести ее логику до конца. Теперь у меня было только одно желание — устроить раздор в этой мирной деревне, где я поселилась на годы после того, как похоронила мужа и плюнула на его могилу.
— Тебе уже есть, о чем написать первую главу, мой король! — сказала я, поднимаясь. — Но берегись! Я позволяю тебе исправлять мою речь, но запрещаю воровать подробности секса или бряцать метафорами там, где нужно называть влагалище своим именем…
— Недвусмысленный язык рискует показаться нарочитым, и результат может получиться вульгарным.
— Ах! Я узнаю плутовство мужчин и их ложную добродетель!
Он приподнялся на кровати, чтобы завладеть моими грудями. Я высвободилась.
— Я вернусь завтра после полуночи, как всегда. Смотри, чтобы никто не ходил возле твоего дома.
* * *
На самом деле меня зовут не Зобида. Я придумала себе это имя, приехав в Зебиб, возможно, вдохновившись его первой буквой, чтобы фонетическая связь помогла смягчить мое существование в этой забытой Богом дыре. Действительно, что за идея — приехать жить в местечко на крайнем западе, не знающем ни морской соли, ни аромата весны и осени! Зебиб, подвешенный между горами и долинами, посередине между землей и Богом, которого жители прославляют в мечетях, но оскорбляют на ложе, публично боятся, но тайно обворовывают!
Верно, что я совершила ошибку, признавшись, что я уроженка племени улед-майл — берберов, живущих на высокогорных плато. Я не знала, какое отвращение местные испытывают к кабильцам, считая их отступниками и горными обезьянами. Еще меньше я знала об их убеждении, что мир появился вместе с арабами, а то, что этому предшествовало, было только a'dam, ничто, в широком смысле — бесформенное вещество, отсутствие бытия, зияние, черная дыра, заколдованная бездна. Грязь, как сказала бы моя внучатая племянница Бадра, — первое слово, которое она произнесла в год, то есть последний раз, когда я ее видела, теперь уже десять лет назад.
В действительности все жители Зебиба называют себя потомками Пророка. Они добрались от его чресл до наших дней безопасным путем, на их коже стоит печать «араб» — единственная марка, которая заслуживает уважения, и это доказывают сундуки, которые они со смешными церемониями открывают перед вашим носом — почувствуйте мускус Аравии, испарения амбры и шепот шелка! Из этих сундуков они извлекают листы, обесцвеченные временем или ложью, я не знаю, и показывают их с гордостью — посмотрите, прочитайте этот документ, посыпанный золотом! — восхищаются они, прослеживая линии генеалогических древ, чьи ветви провисают под весом воображаемых связей. Они вынуждают эти ветви подняться к некому двоюродному брату, правнучке или племяннику Пророка, да благословит его Бог! Я никогда не видела нашего Пророка, но уверена, что у него нет ничего общего с этими крестьянами — с печатью вырождения на лицах, волосами, как шерстяные перчатки, мутными черными глазами — настоящие обезьяны из долин!
Несмотря на мое неудачное происхождение из берберов, я заработала себе хорошую репутацию. Меня называют доброй, любезной и немного чародейкой из-за моих внезапных исчезновений. Я их не отрицаю. Эти слухи — ветви, которые скрывают мое прошлое и защищают меня от тех дней, когда я так страдала из-за мужа! Я скрываю и ночи любви в объятиях мужчин, которых не буду перечислять! Им принадлежит моя признательность, им, кто пристрастил меня к удовольствию и вернул желание жить. Я решила, что ты будешь последним среди них, Али, не потому, что у тебя длинный и чувствительный член, но потому, в особенности, что у тебя красивая речь, а умелым авторам принадлежит привилегия завершать судьбы.
Конечно, я не молода, но никто не даст мне моего возраста. Без сомнения, это потому, что я не рожала. Ни муж, ни любовники не сделали мне детей. Я не знаю, моя ли это вина или их. Так захотел Бог. Мое чрево тоже, это точно.
В Зебибе статус вдовы приносил мне уважение, которое оказывают Добродетельным. Как будто пояс целомудрия автоматически дает корону святого! В этом прогнившем бледе воздержание от секса было непременным условием, чтобы войти в сообщество мужчин. Через несколько месяцев мне позволили выполнять обязанности кади
[1]
. Я давала советы матерям, оказавшемся в затруднительном положении, грозно клеймила девушек и юношей, которые не имели права перечить мне хоть в чем-то; бежала на зов отцов, которые требовали моего мнения в отношении браков, иногда — финансовых тяжб. Больше никто не колебался, приглашая меня в свою жизнь, куда я входила с легкостью хозяйки; мне стали знакомы горести и радости жителей Зебиба, ведь я руководила их браками и разводами.
* * *
Вот почему однажды я оказалась у Омранов. За мной послали на заре, и мне показалось, что я пришла посреди похорон. Отец гневался, стоя перед домом, под еще не просветлевшим небом: «Шлюхи, все шлюхи!» — начиная с «нее», матери его детей, «чтобы Бог раздробил ей кости». «Пять дочерей, которых она принесла тихо, как корова! — кричал он. — В любом случае шлюха может родить только шлюх!» Его гнев рос, и наследникам тоже досталось: «Сукины дети, дающие взаймы собственную задницу, жалкие обманщики, племя сводников и выродков. Как еще это могло случиться!»
Я знала, какие оскорбления приняты у жителей Зебиба и их обычный гнев. Я обошла отца и направилась во дворик. Старшая из дочерей плакала навзрыд.
— Что произошло? — спросила я у Ашаман.
— У Лейлы не пошла кровь…
— Она была девственницей, ради Бога!
— И теперь все в этом сомневаются.
— Тарек, должно быть, плохо взялся за дело. Еще один девственник, вот и все!
