Я закрыла рот, отрывшийся от увиденного, и, замотавшись, как монашка, обратно в простыню, поползла к выходу через огромное количество совокупляющихся пар и тех, которые еще находились на стадии тера, то есть массажа.
Когда почти бежала по пустому коридору, поняла, что краснею. Краснею от того, что возбудилась от процедуры медитативного массажа, от того, что передо мной лежал совершенно чужой мужик, которого я гладила всеми частями тела, намазанными маслом, и получала от этого удовольствие. Но как же все это ужасно некрасиво с точки зрения эстетического восприятия. Проституток учат делать массаж, чтобы они зарабатывали больше денег, а что я-то тут делаю?
Вдруг какая-то огромная тень возникла на пути.
– Эй! Спасибо, это было круто! За мной должок! – Ван Дамм, мой «тренажер», расплывался в блаженной улыбке и, совершенно не стесняясь, почесывая яйца. Он смотрел мне в глаза и ждал продолжения банкета.
Я окаменела от столь радостной встречи.
– Ты ведь не отсюда?
– Угу!
– Правильно, я сразу понял, что ты не проститутка, то есть это, как ее... тантристка, может, поужинаем?
– Спасибо, не голодна! – я натягивала на каменное лицо дружественную улыбку.
– С меня массаж!
Мне нечего было ответить. Пришлось катапультироваться по-быстрому. С людьми нужно балакать на их бла-бла. То есть разговаривать на их языке.
– Я это, в туалет хочу! – подстроилась к речи собеседника я и шмыгнула в душ, скребя тапками...
* * *
Вечером, удовлетворив Сержика «десять вверх, десять вниз», я пришла к удручающему выводу. Супружеский долг – это хорошо, не изменять – это тоже правильно, но вот только как воскресить ушедшие чувства? Явно не волшебным массажем. Ощущение того, что семейная жизнь превратилась в рутину, в скучный бытовой процесс, не покинуло меня даже после таких шикарных экспириенсов. Не будешь же ты каждый вечер делать ему массаж? А сексуальное желание не просыпается. Не хочу я его. Смотрю на него и не хочу. Так, как будто смотрю на брата, ну да, симпатичный, ну да, интересный, ну да, хорошо сложенный, ну да, родной и близкий... Но не хочу я этого секса, скучно мне, лень, не знаю что, но не хочу...
Почему все кричат на каждом перекрестке о своем похотливом желании размножаться? Ведь секс – это всего лишь инстинкт, половое влечение. Мне кажется, он – начало отношений между мужчиной и женщиной, а потом эти отношения перерастают в родственные, духовные и секс уже не нужен. Зачем тогда общаются души? Сексуальные физкультурные подвиги заменяются разговорами «как прошел день?», «что подарим маме на Новый год?», «куда поедем отдыхать?», «ну и козел же твой Момонский!» Романтичность шелкового пеньюара сменяется футболкой с надписью «Микки-Маус», а гладко выбритый подбородок – растянутыми семейниками. Дозволенное пуканье в туалете и непотопляемые какашки – повод для семейной хохмы, шумные друзья – повод для пиления.
Секс – это азбука. Ты изучил ее в первом классе и начинаешь читать взрослые книжки, и азбука тебе не нужна. Почему я уже давно читаю худлит, а Серж еще так рьяно нуждается в азбуке? Как продолжать взаимоотношения в семье, если супруги находятся на разном уровне мироощущения? Нам нужны разные переживания. Сержу – бурный секс, а мне тихий, семейный уют.
Я курю в гостиной, смотрю на нашу свадебную фотографию в рамочке. Я – принцесса, он – сказочный принц, наши довольные лица излучают счастливую улыбку. Ну где же она сейчас, черт возьми?
– Пупсик, ты просто ангел! – довольный Сержик целует меня в лобик. Я же в этот момент представляю, что наступит завтра, потом послезавтра, и так каждый день Сержик будет хотеть меня, а его НЕТ. Каждый день я буду делать ему массаж, а он будет хлопать меня по попе, кусать ухо, называть грудь «титечки» и мутузить «киску».
Почему секс не может быть как праздник? Как нечто оригинальное, интересное. Разик в месяц, в два, а не рабочими буднями со стахановской долбежкой?
А может, это только для меня долбежка, а для остальных – нормальное времяпрепровождение? Может, просто все молчат о подобных проблемах? В фильмах не показывают, что случилось со страстным сексом двух влюбленных голубков после нескольких лет совместной жизни. Так же как и в кино, в нашем обществе не принято рассказывать о том, что происходит с сексом, с любовью, с отношениями.
– Серж, а как ты думаешь, зачем люди продолжают жить вместе, если их уже больше ничего не связывает, кроме совместного быта, общих друзей и привычек? – вдруг выпаливаю я и сама пугаюсь этого вопроса.
Мы не можем не то что искренне заниматься сексом, а просто искренне разговаривать. Я не могу рассказать ему о своих мыслях, в горле как ком застрял.
– Одиночество – очень хорошая штука, когда есть кто-то рядом, кому можно о нем рассказать! – нравоучительно улыбается Серж.
Он любит учить меня, наставлять, так сказать, на путь истинный. Но как он может чему-то меня научить, если он даже меня не чувствует? Не понимает, что у меня на душе? Мы живем друг с другом столько лет, но так и не знаем друг друга. Коммуналка, где соседу кажется, что он знает меня.
– Люди боятся одиночества. Вон Мамонские неделями друг с другом не разговаривают, секса у них нет уже несколько лет. Они на нас все время смотрят и завидуют! – он наливает себе бокал вина и вытягивает ноги на столе.
Я смотрю на его пушистые коленки, и почему-то именно они наводят меня на мысль «так больше продолжаться не может». В какой-то момент мы стали чужими друг другу. Может, из-за моей каждонедельной лжи, а может, из-за его слепоты и бесчувственности? Из-за того, что он ни разу не пытался даже заговорить со мной об этом. Делая вид, что все хорошо, все идет как надо, как обычно!
– Мамонские общаются как кошка с собакой, иногда, кажется, они ненавидят друг друга, а разводиться не собираются, общие дети, общий бизнес, общий дом, друзья. Они так долго и мучительно строили этот свой мир, что сейчас у них уже нет сил сломать его и строить заново с кем-то другим.
– Но ведь ты не раз говорил мне, что нет ничего невозможного? Что Москву покорить так же легко, как светскую стерву, она лишь нагоняет страх своим неприступным видом, а на самом деле мечтает о покорителе.
– Да, но когда ты покорил, добился и понял, что не этого хотел и все получается не так, как ты ожидал, ты разочаровываешься. Разочарования – тяжелый багаж, давящий на плечи, с ним очень сложно жить, невозможно скинуть. Вряд ли ты пойдешь с ним брать Рим, в лучшем случае сил останется на колхоз.
– А что, Серж, лучше жить в руинах развалившегося мира, наполненного разочарованием, в развалинах?
– Люди больше всего на свете боятся одиночества!
– А ты боишься?
Серж самодовольно щурится.
– Нет, я самодостаточен. Я не знаю, чего я боюсь. Думаю, что ничего.
– То есть для тебя не было бы проблемой жить одному, ну, скажем, какое-то время?
