Они ему не нравились: «В них мне только в гробике лежать!» — каждый раз, с раздражением эти ботинки разглядывая, говорил он. «Мечты сбываются, папа!» — с нехорошей улыбкой могу я ему сейчас сказать, но он меня не услышит и грубый, несмешной мой юмор не оценит.
Я смотрю на его неподвижное лицо. Я знала его так мало — какие-то осколки, обрывки воспоминаний. Вот отец плачет от того, что у него отобрали велосипед какие-то крепкие, прибывшие в большом количестве хулиганы. Силы были не равны, и отец, проявив здравое малодушие, не сумел им противостоять. Мне слишком мало лет, и драму его я понять не в силах: его слезы кажутся мне смешными и нелепыми. Вот мой отец — пьян, он притворно сердит, он стучит кулаком по столу, из его искаженного незлобным криком рта вылетает: «Молчать!» А вот, важно расхаживая по двору, он катает меня на плечах: я совсем-совсем маленькая и ужасно боюсь с него, такого огромного, свалиться… Июльский, теплый и еще солнечный вечер, моя ладошка крепко сжата ладонью отца, мы бредем кромкой моря. Не далее как десять минут назад отец обидел меня каким-то пустяком. Но сейчас я уже успокоилась и даже готова к мелкому шантажу оттого, что чувствую, как его гложет чувство вины. Но капризу этому не суждено осуществиться: мне вдруг становится так счастливо и покойно от собственных слез, собственных мокрых ресниц, но главное — от ощущения защищенности, возникшего оттого, что мою ладонь накрыла большая и сухая ладонь отца. Пляж почти пуст, так, редкие виднеются фигуры отдыхающих вдалеке и привязанные болтаются около берега лодки. Красное и громадное солнце позади, впереди долгая белая пенка от нахлынувших волн, что так быстро тает и восполняется новой. Блестящая поверхность моря, как кожа громадного, лоснящегося кита, и песок сухой и теплый — его цвет усилен предзакатным солнцем…
А одно мимолетное воспоминание вдруг пронзает меня острой болью: облепленный солнечными бликами, что золотым дождем прорвались сквозь густую листву, отец стоит посреди тополиной аллеи, держит в руках потертую старую сумку и, ссутулившись, улыбается тихой и кажущейся мне виноватой улыбкой. А теперь ярким, но холодным весенним днем я смотрю на его лицо последний раз. Прощай…
Вечером того же дня, засыпая, я вдруг явственно увидела, как медленно со скрипом открылась ранее плотно закрытая дверь. На пороге комнаты в куртке с капюшоном, в старой кроличьей шапке стоял отец и, словно смущаясь, в руках теребил сшитую из болоньи старую сумку. Я окликнула его. Попросила войти. Но он, румяный и счастливый, мне ответил: «Я не могу. Меня ждут. Я должен в небо запустить воздушного змея». — «При чем тут воздушный змей?» — удивленная, спросила его я и проснулась. Свет в маленьком непогашенном ночнике дернулся: «Сбой напряжения», — механически про себя отметила я и, приподнявшись на локте, огляделась. Комната — пуста. Плотно запертая прежде дверь — сантиметров на тридцать приоткрыта…
В ожидании поминок на девятый день после смерти, я шатаюсь по своему когда-то родному город. Ранняя весна его еле-еле красит. Обшарпанные стены домов на фоне едва распустившихся почек выглядят особенно сиротливо. Пронзительная грусть. Море холодное, неуютное, серое. Знакомых моих здесь почти не осталось, а если и да, то все равно не слишком хочется кого-то видеть.
Новая семья отца — веду себя с ними вежливо. Горюющая вдова — по многим приметам, красивая когда-то женщина, мой отец обладал хорошим вкусом. Сводные брат и сестра. Внешне мы немного похожи. Я испытываю к ним некий вид человеческой теплоты. Они — пожалуй, нет. Сосредоточены на себе и собственных переживаниях. И я для них — посторонняя.
Прибываю в Москву в полдень. Спускаюсь в метро. Словно сквозь плотный покров продираюсь сквозь гудящую толпу. Каждый — личность, каждый что-то значит, каждый о чем-то мечтает, уклад мыслей некоторых, быть может, созвучен мыслям и желаниям моим. Каждый горюет и радуется, чувствует то же, что и я… каждый, так же как и я, — одинок и единолично встречает превратности жизни. Но для меня все они вместе и по отдельности — ничего не значат. Они лишь ходячие тела, все они — преграда на моем пути.
Из подземки я вырываюсь на улицу. Шагаю. Припадочное проявление весны нарастает с каждым часом. Шум, птичий гвалт содрогается в моих перепонках. Впечатываю свой шаг в асфальт. Я знаю, что не дам просто так отцу своему в памяти моей растаять. Он станет бумажным — постепенно и неспешно перетечет на белые листы и там станет значительным, оставшись для всех — невидимым. Слезы застилают мои глаза. Плакса — я плакса-вакса…
Тарабаню в дверь: «Это я! Впусти Ядвига!» Открывает нарядная до невозможности.
— Ты чего? — без приветствия, видя меня зареванную, спрашивает она.
— Хочу замуж! — заявляю с порога и прохожу в квартиру.
— Да ладно! — оторопело произносит Ядвига. Секунду-другую переживает эту новость, после оживляется. Весть эта кажется ей забавной. — Ага! А тебе какого мужа надо?
— А сама как думаешь?
— А… ну умного, богатого, красивого?
— Ну да… и чтобы групповой секс не предлагал!
— Это еще почему? — вдруг искренне удивляется Ядвига.
— Надоел… — выдыхаю я.
— М-да… Ты, да с таким настроением… Бурелом… — молчим, стоим и смотрим друг на друга. Ядвига чувствует, как внутри меня все — неладно.
— Ты куда нарядилась? — спрашиваю я.
— Вчера познакомилась с одним известным телеведущим, и сегодня какая-то закрытая тусовочка, — достает из сумочки пригласительные. — Вот: «Празднование дня рождения Вашей любимой радиостанции!» Хочешь, пойдем вместе?
Идем вместе. «Закрытая тусовочка», как и большинство подобных мероприятий, оказывается полной скучищей. По крайней мере для меня. Толпища неприкаянных, со скукой, разлитой по лицам. Дрянное мое настроение спасает халявное виски. Ядвига вертится как дура, смеется как еще большая дура, этим немудреным способом она старается понравиться этому ведущему. На хрен ей это надо, мне — не понятно, но старания ее этим самым ведущим незамеченными не остаются. Нуда черт с ней. За мной неотрывно следует приятель ведущего — его то ли кличка, то ли фамилия Гном. Имени не запомнила.
Гнома мне представили как важного человека, занимающегося компьютерным бизнесом. Он — высокий, полноватый, с довольно неприятным выражением лица, пытается за мной ухаживать. Таскается за мной повсюду, просто не спускает глаз, вдобавок услужливо носит женскую сумочку Ядвиги на плече — короче, выглядит не очень.
Встречаю какого-то своего знакомого, начинаю к нему — ластиться. Облизываю мочку его уха. В этой толпе, стоя под разлапистым фейерверком, в этот праздничный час сумрачное мое сознание выдает реакция, дескать, мне чертовски нравится этот человек и, возможно, между нами вдруг… Мы теряемся в толпе. Увы…
Кончается тем, что я, Ядвига и ее телеведущий почему-то едем к Гному в гости. Там выпиваем еще. Как-то под шумок Ядвига со спутником — исчезают. Я остаюсь с Гномом наедине. «Вот только секса мне сейчас не хватало!» — думаю я, располагаясь на диване поудобней.
— Что-нибудь еще выпьешь? — спрашивает Г ном.
