Сэр Джейсон и в самом деле был создан из другого теста и казался полной противоположностью своего родственника с мягкими манерами. Колин никогда не совершил бы таких действий, которые для сэра Джейсона были обычным делом, по крайней мере в прежние времена. Селия нисколько не сомневалась, что не ищи Колин прибежища в Доме на Пустоши по приглашению своего кузена, он остался бы совершенным джентльменом, всегда ведущим себя пристойно и уважительно в присутствии леди, хотя и с отчужденностью, свойственной англичанину. Не в его характере было вести себя подобно порочному сэру Джейсону, если только, разумеется, страх не понуждал его к этому. Колину надо было защищать себя и Селию, пока не закончится эта скверна и они не смогут вернуться к нормальной жизни.
Только когда это будет? Ее надежды угасали с каждым мрачным днем, проведенном в Йоркшире. Убийство в Лондоне, похоже, с каждой неделей обрастало новой сенсацией. Газеты начали писать, что беглому Хардвику может помогать любовница по работе, которая испарилась вслед за ним. А журналисты даже побывали в гостях у скромной семьи Селии в Костуолде, вынюхав всю возможную информацию у бедной наивной матери и осуждающего ее отца, и раздули самые невинные откровения до рассказов самого дурного характера. Теперь уже речь шла о двух беглецах от правосудия, а об этом факте сэр Джейсон им не переставал напоминать. Что же оставалось Колину делать, как не участвовать в развратных играх своего кузена? Однако Селия время от времени замечала нездоровый блеск в его глазах, и у нее возникала возможность подвергнуть сомнению прежние выводы о том, что в ее глазах оба Хардвика расплываются в одном образе, а обе пары темных глаз оттеняет грубая похоть.
А как же Селия оценивала сама себя? Будучи молодой женщиной с наивными романтическими мечтами, ей больше ничего так не хотелось, как быть вместе с мужчиной, которого она любила, выйти замуж, растить детей и зажить счастливо, как это описывается в книгах. Но сэр Джейсон разбудил в ней новые желания. Под его умелым руководством с Колином произошло то же. Если бы ей предстояло уйти, то это означало бы оставить одного из них, а мысль о том, что вместо двух Хардвиков будет один, сильно угнетала ее. Поэтому будущее, как она его представляла, лежало в пыли и затаилось в ее подсознании, как предвкушение того момента, когда она сможет покинуть Дом на Пустоши.
Чувства Селии расстроили ее, когда вдруг обнаружилось, что, невольно реагируя на самое непристойное обращение и — упаси бог — желая большего, пожертвовала свое тело сэру Джейсону и Колину. Развлечения с обоими кузенами одновременно не вписывались в ее воображение, да и в саму действительность, пока Селия несла свой сексуальный крест. Если бы только она могла позволить себе полную свободу и не испытывать столь жгучий стыд за добытые пороком наслаждения. Если бы только она могла отказаться от степенных и затхлых уроков о женских добродетелях, которые ей преподносили общество и церковь, вместо того чтобы обуздать овладевшее ею плотское влечение. Если бы только она могла позволить сэру Джейсону и Колину обратить внимание на то, сколь велики ее самые интимные желания…
Но поймут ли они? Или же они, как это водится с мужчинами, заклеймят ее шлюхой? Неужели мужчина хочет женщину, когда та остается его рабой — беспомощной и молящей о пощаде — пощаде, которую не дождаться? Примет ли ее мужчина в ином качестве? В конце концов Селия была такой, какой ее сделали эти двое мужчин. Ибо в плену она стала творением Хардвиков.
Сэр Джейсон был самым страстным из кузенов. Степень распутства этого кузена, казалось, прямо связана с его эмоциями. Он всегда хотел большего — дойти до границ возможного и даже невозможного, в то время как Колин был склонен держать себя в руках, будто укрощал собственную природу, наверно, чего-то опасался. Сэр Джейсон не знал страха. Он хотел, и он брал. Стоило лишь заглянуть в его глаза, чтобы увидеть в них не знающую жалости потребность. Хотя они были очень похожи на глаза Колина, но стоило присмотреться поближе, и обнаруживалось нечто другое, особенно когда глаза загорались при виде нагой и уязвимой Селии, когда перед ним обнажались ее самые интимные места, который не прикрывала даже скромная растительность.
Постоянное унижение Селии, сэром Джейсоном стало почти ритуальным и лишало ее собственного я и личности, какой она когда-то была, особенно если рядом в качестве свидетеля стоял Колин. Его присутствие почему-то приводило к тому, что насилие над ней принимало крайние формы, обостряя ее ощущения, пока она не превращалась в оголенный живой комок нервов. Но когда же произошло это превращение? Сначала Селия не выносила сэра Джейсона со страстностью, равной, если не превосходившей его собственную страсть к ней. В сознании он ей был противен до сих пор, только сейчас она перестала сопротивляться, позволяя творить со своим изящным телом любой разврат, какой ему вздумается. Возможно, она точно так, как Колин, часто становилась пассивным наблюдателем и, словно дегустатор, наслаждалась своим сладострастным унижением. Вдруг Селия обнаружила, что вытягивает шею, чтобы увидеть сбоку в любом ближайшем зеркале отражение сэра Джейсона, оседлавшего ее и точно нацелившего набухшую пурпурную головку пениса, которая исчезала в ней. Увы, этот угол скоро потерял новизну, уступая импульсам более графического свойства, когда Селия пожелала, чтобы вокруг них расставили несколько зеркал, которые отражали бы любое вообразимое плотское соитие. Как ей хотелось утолить жадные глаза внушительным видом его толстого органа, который вторгался и выходил из ее, казалось бы недоступных отверстий, причем эта сцена отражалась бы с разных углов и во всех ярких деталях. Если бы она только могла выразить это распутное желание!
Если бы сэр Джейсон догадался о желании Селии, он с удовольствием выполнил бы его, ибо отнюдь не был эгоистом в своих забавах. Он уже испытал радость, когда наблюдал за тем, как его внушительный член вторгается в нее, и любил располагаться так, чтобы видеть ее сочную щель и губы, напрягшиеся от желания принять его. Он часто лежал на спине и позволял Селии восседать на себе так, чтобы цветущие полушария ее задницы были повернуты к его лицу, а его широкие бедра не позволяли ее бедрам сомкнуться. Тогда он мог отдохнуть, пока она трудилась, а его глаза, как и пенис, наслаждались находившимися перед ними прелестными сокровищами. С каким удовольствием он смотрел, как его большая шишка раздвигает ее маленькую щель до невероятной ширины, пока та проникала в нее до самого упора. Женские соки покрывали раздраженный член, и тот сверкал, словно полированный мрамор, а медовые капельки собирались вокруг его основания и попадали на лобковые кудри.
Пока Селия так трудилась, сэр Джейсон велел ей раздвинуть ягодицы, что позволяло ему без помех рассматривать ее сокровища включая неотразимую ямочку, которая моргала каждый раз, когда его орган исчезал в пылающем влагалище. Если откровенно, то сэр Джейсон жалел, что у него нет двух пенисов, тогда можно было бы трахать эти чудесные отверстия одновременно. Поэтому он довольствовался тем, что слюнявил большой палец руки и располагал его так, чтобы тот проникал в анус Селии одновременно с вторжением в переднее отверстие, когда она опускалась на его член. Постепенно он стал пользоваться тремя пальцами и находил большое удовольствие, смотря, как те заглатываются этим отверстием.
