Предлагают они следующее. Рекламная компания продлится целый год, то есть до конца марта будущего года.
Учитывая все убытки, которые ты можешь потерпеть из-за столь беззастенчивого обращения с твоим телевизионным обликом, я запросил и получил их согласие на компенсацию в размере…"
Тони внезапно замолк и покосился на меня; на губах заиграла улыбка змия-искусителя.
— Говори же, не томи душу! — проорал я.
— Как ты думаешь, Рассик, какова сумма контракта? — невинно осведомился этот негодяй.
Сердце мое заколотилось. Судя по его поведению, мне сулили кучу денег. Внезапно в моем воспаленном мозгу промелькнула мысль: Господи, мне же не придется возвращаться осенью в Лондон! Мне хватит денег, чтобы ещё некоторое время не искать новую работу. Я смогу повидать мир… объездить уйму замечательных мест…
— Скажи наконец, — взмолился я, вне себя от нетерпения.
— Угадай.
— Будь человеком, Тони!
— Угадай!
— Не знаю, черт побери!
— Тем хуже для тебя, — отрезал мерзавец.
Сколько же там может быть, судорожно размышлял я. Та же сумма, что и в первоначальном контракте? Шесть тысяч? Вряд ли, ведь мне не придется работать. С другой стороны, и у них нет дополнительных затрат. Да, пожалуй, тысяч шесть, решил я. Вполне достаточно, чтобы прожить безбедно целый год.
— Шесть? — решился я.
— Нет.
Мое сердце оборвалось.
— Меньше?
— Нет.
Перед глазами все поплыло, во рту пересохло.
— Патрик, дай сигаретку, — проблеял я.
Засунув в рот сигарету, я кивнул, когда Тони поднес мне зажигалку, и спросил, не слишком, правда, уверенно:
— Семь?
— Нет.
— Меньше?
— Нет!
— Чтоб я сгорел!
Я глубоко затянулся. Руки предательски дрожали.
— Восемь? — проквакал я.
Последовало молчание. Негодяй отвернулся и уставился в окно.
— Посмотри, Патрик, какие замечательные пальмы. Мне всегда казалось, что пальмы символизируют субтропики. Не так ли?
— О, несомненно, — ответил второй негодяй. — Если бы не они, никто бы не отличил Мальорку от Дублина…
— Восемь? — завопил я.
— Патрик, мне показалось, что кто-то тут пропищал. Как у вас здесь насчет москитов?
— Сейчас прихлопну, — невозмутимо произнес Патрик.
Я не выдержал.
— Сейчас я вас сам прихлопну! В последний раз спрашиваю — восемь?
— Нет.
— Меньше?
— Нет.
— О Господи! Слушай, Тони, если ты водишь меня за нос…
— Я бы ни за какие коврижки не притронулся к твоему ослиному носу. Как, впрочем, и к любому другому органу после того, как ты тут развратничал целых пять месяцев.
— Тони, если ты не скажешь, я из тебя душу вытряхну!
— Нет… угадай.
— Что ж, девять — и это мое последнее слово!
Как ни в чем не бывало, он развернул письмо и невозмутимо зачитал:
"…я запросил и получил их согласие на компенсацию в размере девяти тысяч фунтов стерлингов…"
* * *
Остального я не слышал. Я едва не протаранил зад автобуса. Тони бормотал про подоходный налог, комиссионные Спайеринга, возможные доходы от других реклам, если я не соглашусь продлевать контракт, и тому подобную дребедень. Я его не слышал. Только одна мысль буравила мой мозг: девять… тысяч… фунтов… стерлингов!
— Да, приятель, теперь ты богат, — сказал Тони, складывая письмо. Подпиши контракт и наслаждайся жизнью. Можешь теперь целых полтора года бездельничать с чистой совестью.
— Поздравляю, Рассел, — сказал Патрик, хлопая меня по плечу. Господи, даже подумать страшно! Полтора года полной свободы!
В моем мозгу лихорадочно роились воспоминания. Сколько унижений я перенес за свою недолгую жизнь: как я прозябал в конторе Тернера и у Уэйнрайта, мучился в "Швейных машинках Райтбая", унижался в "Кеафри Кредит, Инк.", глотал обиды и выслушивал оскорбления… Как я тогда мечтал разбогатеть и вырваться из этой дыры… И вот теперь — самые смелые мечты сбылись. Я разбогател на девять тысяч фунтов! Я мысленно прикинул. С учетом тех денег, что лежали в Лондоне на моем банковском счету, после всех вычетов у меня останется около десяти тысяч! Невероятно! Десять тысяч фунтяшек — и всего через год после того, как я появился в Лондоне с восемьюдесятью фунтами в кармане…
— Что ж, мой мальчик, — произнес Патрик, прерывая поток моих мыслей. Теперь нужно всерьез пораскинуть мозгами. Весь мир лежит сейчас у твоих ног. Однако без нашей помощи ты вряд ли сумеешь быстро потратить свалившееся на тебя богатство. Предлагаю закупить ящик выпивки, удалиться на твою веранду и обсудить план действий.
— Ха! А мне показалось, Холмс, что ты устал, разбит и мечтаешь только о том, как бы выспаться…
— Это было сто лет назад, — невозмутимо отмахнулся Патрик. — От волнения у меня открылось второе дыхание. Не каждый день на моего друга сваливается такая удача. Впрочем, деньги — зло. Но нам, невезунчикам, остается только оказать тебе посильную помощь в том, как побыстрее избавиться от этой напасти.
Чем мы и занялись, уже полчаса спустя, на моей веранде.
Представьте себе следующую мизансцену: ящик пива, две бутылки шотландского виски, восемь миллионов сигарет и шесть пар ног, вздернутых на перила. Стоял прекрасный вечер, но никто его не замечал. Воздух дышал морем, небо было густо усыпано лимонно-желтыми звездами, между которыми лениво плыла полная луна, но, судя по полному безразличию к этим красотам, мы с Патриком и Тони с таким же успехом могли сидеть в гостиной тетушки Барнес в Ливерпуле.
— По-моему, ему стоит держаться чуть поосторожнее, — пробасил Тони, махнув стаканом пива в сторону Патрика. — Если бы не мы со Спайерингом, он бы уже давно просадил все свое состояние, бесцельно колеся на своем жалком "лотусе" по Европе. Такие денежки приваливают только раз в жизни…
— Надоело мне осторожничать, — сварливо изрек я, разливая всем виски. — Согласен, вы с Майком оказались правы. Однако теперь, вкусив настоящей жизни, я готов провести здесь хоть несколько лет…
Патрик усмехнулся.
— Послушай старого мудрого друга, Рассел, — произнес он. — К ноябрю ты будешь чувствовать себя, как выжатое белье; поверь уж мне на слово. Я души не чаю в своих клиентах, но после того, как в течение восьми месяцев кряду побегаю за ними по двадцать четыре часа в сутки, вытирая им носы и выполняя малейшие прихоти, я начинаю ощущать, что меня засунули в миксер и взбили вместо омлета. Кстати говоря, никто не требует, чтобы ты просадил все десять тысяч. Можешь смело отложить половину на безоблачную старость, а на остальное кутнуть… — Он опорожнил стакан пива и потянулся к виски, улыбаясь, как чеширский кот, от предвкушаемого удовольствия. — Окажись я на твоем месте, я бы прошвырнулся по каким-нибудь экзотическим местам, которые с детства будоражили мое воображение… Акапулько… Буэнос-Айрес… Монтевидео… Рио… От одних лишь мыслей у меня зудят пятки, а по всему телу разливается приятное тепло.
