И когда похоть овладевала мужчиной настолько, что у него на штанах чуть ширинка не лопалась, Штеффи как бы вдруг объявляла:
– Боже мой, какой уже поздний час, сейчас мне надо проводить барышень домой, иначе мама их будет ругать!
Или говорила:
– Ну что ж, целую ручку, господин доктор, теперь нам пора в танцевальный класс!
Тогда мы со смехом и пронзительным визгом бросались наутёк, оставляя его, как дурака, стоять посреди ночной улицы с вздыбленным членом.
Некоторые бранились нам вслед, и тогда мы тоже не оставались в долгу, показывали им язык, а Штеффи могла кое-кому и зад продемонстрировать.
Многие мужчины, получив от нас урок сладострастия, отходили затем в какую-нибудь подворотню, чтобы самостоятельно разрядиться, потому что идти спать с таким нашпигованным мясным обрезком им вовсе не хотелось.
Тогда Штеффи бывало возвращалась обратно, вставала рядом с ним и говорила:
– Позвольте помочь вам, господин доктор!
И с этими словами брала в руку его жёсткий хобот, и, глядишь, буквально через несколько захватов на того уже накатывало.
Она умела проделать и такой номер, что под её массажем даже самый дряблый член моментально вставал на изготовку и кончал. Потом она догоняла нас, отряхивая на ходу с ладони «крестьянские сливки», и говорила:
– Ну вот, на одного ребёночка меньше! К чему бедняге на белом свете мучиться. Штеффи – добрая, она всегда готова сделать людям одолжение.
То было золотое, весёлое время, денег у нас было предостаточно, а мы были дерзкими и задорными. Одна из нас, по имени Польди, умела рифмовать, складывая немудреные, но порой, надо заметить, очень весёлые и весьма «пряные» куплеты, и написала каждой из нас по стишку, который мы наизусть декламировали мужчинам, когда те интересовались, как нас зовут. Например:
Мицци я, лихая очень.
Полижи меня – я кончу!
Или:
Меня зовут Стефания,
едрюсь до бессознания!
У меня был куплет:
Меня зовут все Жозефиною.
Хобот твой в себя задвину я.
За этими куплетами мы коротали время, а у Польди рождались всё новые и новые. И мужчины, которые по вечерам обращались к нам, благодаря этим куплетам возбуждались ещё сильнее и уже по дороге к гостинице не могли удержаться от похотливого зуда.
Однажды я пережила необычайное приключение. Прекрасным летним вечером – а дело было в воскресенье – я в симпатичном платьице отправилась на прогулку одна. Я удалилась довольно далеко от главной улицы Хернальзера и находилась на пути в Нойвальдэгг, когда со мной заговорил какой-то незнакомец. Это был уже очень немолодой, однако весьма элегантный мужчина с необычайными, совершенно голубыми и холодными глазами.
Первым побуждением моим сначала было от него отвязаться, поскольку по воскресеньям я с удовольствием отдыхала. Но он сказал, что не собирается меня обижать и что ему ничего особенного от меня не требуется. Таким образом, я пошла-таки с ним, и мы вкусно поужинали в «Шварценбергском хуторе». Затем он взял меня под руку и нежно, как ведут собственную невесту, повёл меня дальше. Люди, попадавшиеся нам навстречу, ухмылялись при виде нас, а один даже вполголоса проговорил:
– Наверняка им недалеко идти!
Мы шли лесом, и на одной поляне он остановился и спросил:
– Ты хочешь стать моей девственницей?
– Может, и стала бы, – со смехом ответила я, – да вы чуточку опоздали с этим!
Он нахмурил лоб и сказал:
– Но я, тем не менее, хочу этого. Ты должна сейчас погулять здесь и нарвать цветов. А я подойду, опрокину тебя наземь и отпудрю. Ты должна будешь по-настоящему сопротивляться, но ни в коем случае не кричать! Слышишь?
Эта комедия показалась мне глупой и безобразной, но он долго меня уговаривал и, в конце концов, дал мне пять гульденов задатка. Таким образом, я решила сделать ему одолжение. Он ушёл за дерево, а я принялась бродить по поляне, будто была здесь одна и просто наслаждалась лесным воздухом. При этом меня не покидал лёгкий страх. Внезапно он набросился на меня и с такой медвежьей силой обхватил за талию, что у меня затрещали все ребра, и я подумала, что упаду в обморок. При этом я видела прямо перед собой его искажённое гримасой лицо, глаза у него совершенно оцепенели и смотрели дико, из его полуоткрытого рта капала слюна, и он бормотал бессвязные слова. И хотя я знала, что всё это было не более, чем комедия и что он заплатил за то, чтобы «изнасиловать» девушку,. он был таким страшным и грубым, что я ужасно перепугалась, и обоими кулаками изо всех сил стала бить его в лицо. Однако он этого, казалось, не чувствовал. Он крепко закусил мою левую грудь и, когда я собралась закричать, так зажал мне ладонью рот, будто собирался выдавить мне все зубы. Он обладал богатырской силой, и, казалось, сошёл с ума. Левой рукой он там мощно надавил мне на крестец, что у меня чёрные круги перед глазами пошли. Затем он бросил меня в траву и тяжёлым, твёрдым грузом упал на меня. Теперь я сопротивлялась на самом деле, а он так рванул подол моего платья, что у меня с блузки отлетели две пуговицы, таким он был одержимым. Потом мы принялись кататься по траве; это продолжалось минуты, вероятно, три. Ему было удалось добраться до моего лона, однако я сжала ляжки и изо всей силы, на какую была способна, продолжала бить его по лицу. Затем он снова крепко сжал мне руки и проник своим коленом между моими, и всё это сопровождалось болью. Наконец он своего добился, и, истекая потом и тяжело дыша, лежал теперь на мне, отчего я почти задыхалась. Он долгое время по всякому наносил удары в меня, но на него всё никак и никак не накатывало, потому что я тоже колотила его по яйцам. Совокупление доставляло ему боль, он стонал, скулил и побледнел как полотно, пока, наконец, не выбрызнул несколько капель. Голос у него был совершенно хриплым, диким и низким, когда он злорадно прошипел мне в лицо:
– Вот так-то, скотина, ты, потаскуха, рвань, теперь ты своё получила… да, это произошло именно во время прогулки… да, госпожа мамаша очень удивится, что ты явишься домой обрюхаченной. Послушай, нынче будь поосторожней… иначе малышу и папой назвать будет некого… а-а-а-ах… мда-мда… кхе-кхе-кхе!
Затем он скатился с меня и лежал рядом точно мёртвый, а я ужасно перепугалась и трясла его. К счастью, во всё время этой сцены мимо не прошёл ни один человек. Наша одежда была в крайнем беспорядке и испачкана зелеными травяными пятнами. Через некоторое время, слегка придя в чувство, он тяжело поднялся, дал мне ещё десять гульденов и удалился с места событий.
Мне сперва было очень худо, меня переполняла ярость. Но затем я купила стакан «шипучки» и мне полегчало. А когда я углубилась в Венский лес дальше, страх и отвращение как рукой сняло, и я постаралась забыть обо всём случившемся.
Вечером, сидя в небольшом винном погребке в Дорнбахе, я подумала о том, что этот мерзкий субъект – к счастью, таких на белом свете не очень много – во всяком случае, дал мне пятнадцать гульденов. На эти деньги я купила себе миленький кружевной зонтик, красиво оформила свою шляпку и заказала брошь в виде золотого жука, какие тогда были в моде.
