Уже через две минуты они стоят в полутьме соседнего шатра и вдыхают воздух, насыщенный густыми запахами «представителей фауны». Пеперль взволнованно тянет носом, ей вдруг становится смешно.
– Скажи, что с тобой опять приключилось, чего ты глаза закатываешь? – любопытствует Мали.
– Да уж запах больно приятный, пахнет путом и ещё бог знает чем, но пахнет приятно. Такой запах очень меня возбуждает, а тебя, Мали?
Однако Мали уже совершенно не слушает, она зачарованно замерла перед парой маленьких тигрят, которые, играя, катаются по клетке и лапой отвешивают друг дружке оплеухи. Сквозь разделяющую их решётку за вознёй своих отпрысков наблюдает тигрица-мама, тогда как тигр-папа расхаживает взад и вперёд, рыча так, что сотрясаются прутья клетки. Мощным хвостом он стегает себя по тяжело вздымающимся от дыхания бокам и со злобным коварством косится на нескольких посетителей зверинца. Здесь, конечно, собралось не много народу. Пеперль видит лишь нескольких старых дев, которые с жадностью пялят глаза на хищных зверей. Пеперль тянет подругу дальше. Они смотрят слонов, которые в ожидании подачки тянут к ним хоботы, в обезьяньей клетке разглядывают старого шимпанзе, который со скуки неторопливо поигрывает своим отростком, ярко-красной шишкой торчащим из шерсти. Взор девочек какое-то время прикован к этому предмету. Но потом они всё-таки идут дальше. Отодвинув занавес, они оказываются в шатре лошадей. И вновь Пеперль с наслаждением потягивает носом, ибо запахи, скопившиеся в здешнем воздухе, ещё интенсивнее и насыщеннее. Она снова уже продела руку сквозь карман платья и поигрывает секелем, который, словно надышавшись весёлой цирковой атмосферы, встаёт в боевую готовность, и она чувствует, что пиздёнка у неё тоже увлажняется.
– Смотри, Пеперль, посмотри туда, посмотри на ту белую лошадку!
Точно притянутая магнитом, Пеперль подходит вплотную к животному и нагибается, чтобы разглядеть получше. Жеребёнок ржет и раздувает ноздри, длинным, пышным хвостом он бьёт себя по бокам и нетерпеливо перебирает копытами. Но не это так привлекает в нём Пеперль. Она пристально всматривается под лошадиное брюхо, из-под которого, всё удлиняясь в размерах, книзу вырастает розового цвета хуище толщиной в человеческую руку. У Пеперль от этого зрелища дух захватывает.
– О господи, – произносит она, сглатывая слюну, – нет, ты только погляди, вот это елда!
– Скажи, как ты думаешь, а можно было бы с таким конём человеку по-настоящему поебаться?
– Да что ты, – говорит Пеперль, оцепенело уставившись на розово-красное чудо перед глазами, – такой же пиздёнку разорвёт в клочья. Он может драть только лошадь, потому что у лошадей пизда гораздо больше, чем у людей.
– Скажи, а ты уже когда-нибудь видела, как ебут лошадь?
– Да, разок приходилось, – мечтательно отзывается Пеперль, погружаясь в воспоминания, – однажды на конюшне. Это был чёрный как уголь жеребец, и у него была такая же громадная булава, как у этого белого коня здесь. Знаешь, кобыла визжала как резаная, когда он на неё наскочил, и даже плакала, слёзы так и текли у неё из глаз. Конь же никаких особых движений не делал, чтобы её выебать, просто всадил ей и стоял, вот тебе крест, так и было. И как только жеребцу удаётся такое выделывать. Ты себе это можешь представить?
– Нет, – признаётся Мали и опускается на корточки рядом с подругой. Она внимательно смотрит на конский хуй, и её маленькая ладошка как бы сама собой растирает пиздёнку.
– Послушай, Пеперль, я не прочь была бы прямо сейчас поебаться, а ты нет?
– Конечно, чёрт побери, хотя бы даже с собакой!
Девочки сидят чуть ли не на земле и обрабатывают себе пизды, думают только о ебле и не видят, что вокруг происходит. Взгляд устремлён на гигантский хуй животного, а рука держится в пизде, и в голове одна-единственная мысль.
Поебаться бы и кончить! Им абсолютно без разницы, кто сейчас воткнул бы свой хуй в их грот удовольствия, лишь бы вообще кто-нибудь это сделал.
– Гав… гав… гав… – раздаётся вдруг у них за спиной.
Девочки вздрагивают от неожиданности и оборачиваются. Перед ними, нагло ухмыляясь, стоит здоровенный негр. Крепкие мускулистые руки его украшены костяными кольцами, короткая набедренная повязка – вот и всё его одеяние. Голова его покрыта короткими курчавыми волосами, в которые вставлены отливающие золотом стрелы. В левой руке мужчина держит щит, а правой сжимает длинное копьё.
– Пресвятая богородица! – в ужасе вскрикивают девочки и пытаются убежать.
Негр, широко расставив ступни с длинными пальцами, звонко хохочет и затем с его пухлых губ слетает фраза на чистейшем венском наречии:
– Чего вы так перепугались, я же вас не укушу.
– Кто… кто вы такой? – спрашивает Пеперль, постепенно отходя от пережитого ужаса.
– Я Шурль Пеханек со Штеффельгассе, ваш покорный слуга.
– Но ведь вы же… негр, или вы всё-таки не настоящий?
Успокоенная звучанием родной речи, Пеперль осторожно щупает повлажневшими пальцами чёрную кожу.
– Да, Мали, он всамделишный венский негр. Но скажите на милость, как такое вообще может быть? В Вене ведь нет негров!
– В Вене мы все негры, но чёрная кожа только у некоторых. Вот так-то. Когда моя мать была молоденькой девушкой, она во время проведения Всемирной выставки
[2]
влюбилась в негра из «Африканской деревни» племени ашанти.
[3]
Вскоре после завершения выставки все ашанти вымелись восвояси, а моя мать осталась здесь с пузом. Ну, а из пуза, стало быть, появился я. И с тех пор я, таким образом, являюсь одним из немногих настоящих венских негров. Ну, теперь есть вопросы?
Пеперль кокетливо вертится и искоса поглядывает на крепкие мускулы под лоснящейся, натёртой маслом кожей. Чёрный Шурль заливисто хохочет и потом делает то, что сделал в момент начала знакомства, он лает:
– Гав… гав… гав…
Девчонки отшатываются назад.
– Послушай, мне кажется, что у тебя не все дома, – говорит Мали.
– Да нет, – успокаивает её негр, – я не спятил с ума. Просто твоя подружка сказала, что очень хотела бы поебаться, пусть даже с собакой. В таком случае я и есть та собака, и нахожусь в полном распоряжении дам, – завершает он монолог элегантным расшаркиванием.
