– Приезжай, – позвала меня Улитка на следующий день, – помоги справиться с тортами. Тут папа накупил всего. Он у нас сладкоежка... – и по удалению голоса в трубке я понял, что она обернулась к нему. В ответ раздался невнятный грубоватый басок Алексея, и заиграло пианино.
– Это он играет? – спросил я.
– Да, с самого утра. У меня уже голова болит... Как там наша невеста? Я его тут шампунем вымыла. Волосы феном уложила. Такой красивый... – и Улитка снова обернулась к отцу. Пианино заиграло громче.
– Невеста завтра не может, – соврал я. – У нее вечером дежурство в народной дружине. – Дело в том, что, хоть я уже и передал свои непосредственные впечатления друзьям, однако ответа невесты не знал и тянул время.
– Ну, хорошо, – сразу перестроилась Улитка. – Тогда я завтра свожу его в Эрмитаж. Чтобы добавить ему в глазах духовности. Пойдешь в Эрмитаж? – обернулась она к отцу.
От тортов я отказался и не поехал, хотя и хотелось. Мне всегда хотелось к Улитке.
Наконец друзья передали мне просьбу невесты выйти с ней на прямую связь, то есть позвонить. Что я и сделал. Я знал – ей под сорок, маленькая, но спортивная: зимой – лыжи, летом – байдарка, инженер, была замужем, но давно развелась, детей нет, характер сильный, козерог, любит дом, хозяйство, живет с престарелым отцом, который уже впал в маразм, так что долго не протянет, а вообще-то там двухкомнатная квартира... Голосу я придаю большое значение, может, даже большее, чем он заслуживает: во-первых, это социальный информатор – из каких-де вы слоев общества; во-вторых, он индикатор мировоззрения и нрава, ну и, конечно, образованности. Так вот, голос Галины, так звали нашу инженершу, произвел на меня хорошее впечатление – в нем была собранность, деловитость и начитанность. В нем также звучало, что от этой жизни многого ожидать не приходится, минимум романтизма, максимум трезвости, и еще – он был интеллигентным. Тут я еще больше закомплексовал и уже стал жалеть, что ввязался в эту историю. Тоже мне, Гименей. Улитка, конечно, дала маху – так не знакомятся и так не знакомят. Я извинился перед Галиной за неточность предварительной информации и, как на духу, выложил ей все – и наблюдения и соображения. Это был разговор равных. Однако лейтмотив у меня был четкий: мужик что надо – жаль вот только, что неотесанный. И вдруг, не веря собственным ушам, я услышал:
– Ну, разве это главное – манеры... Если он хороший человек...
Жар прилил к моим щекам, а уши позабыто, по-детски налились свечным пламенем. Это был голос женщины, отчаявшейся в одиночестве, женщины, еще полной нерастраченных сил любви. Она уже видела его по-своему, помимо меня, и от меня его защищала!
– Она согласна! – радостно известил я Улитку.
– Когда? – нетерпеливо спросила она.
– Завтра, после работы. Договорились, что я ее встречу и к вам привезу.
В пять вечера я встречал ее на станции метро «Маяковская», наверху, у разменных автоматов. Я описал свою внешность, а она свою. «Я буду в белом песце», – сказала она, и я решил, что уж песца-то не пропущу. И все-таки она узнала меня первой и сама подошла. Тут я должен сделать паузу, ибо, увидев, что именно эта женщина направляется в мою сторону, я стал умирать – нет, это ошибка, мы так не договаривались. Но она уже подошла и представилась.
– Как вы меня узнали? – глупо спросил я.
– Ну, это нетрудно, – усмехнулась она. – Интеллект... – все на вашем лице. Не спутаешь.
Наверно, я инстинктивно спросил про себя, чтобы не говорить про нее. Увы и ах, она мне не понравилась. И лихорадочные мысли уже в другом, противоположном направлении простреливали мой мозг: как я покажу ее, что обо мне подумают? Мне всегда казалось, что у ленинградок есть особая мета, а тут... Словно она приехала в том же поезде, что и Алексей, только в другом вагоне. Она подошла, глядя на меня потухшими глазами, с мертвой собачкой на плечах, почему-то названной белым песцом, в немыслимом берете, в ядовитом облачке каких-то тошнотных духов, и недоверчиво, безжизненно улыбнулась:
– Вы Игнат? Здравствуйте, я Галя...
Всю дорогу я рассказывал ей про Алексея и про Улитку, испытывая при этом сильнейшее желание сбежать, спрыгнуть с подножки трамвая, и, наверно, спрыгнул бы, если бы это был тот прежний, послевоенный трамвай, с открытым холодным тамбуром, из которого каждый уважающий себя пассажир считал делом чести высаживаться на ходу, хотя бы за пять метров до полной остановки. Но нынешний трамвай был надежно закрыт, понятия тамбура больше не существовало, электропечки добросовестно поджаривали пассажирские зады – все, увы, располагало к светской беседе.
– Да, я понимаю, – глядя в заоконное, зальделое пространство, кивала потухшая Галина, – такому человеку нужно женское тепло, – и собачонка на ее плечах мелко, простудно дрожала.
Дверь нам открыла Улитка, за ней, как школьник, маячил нарядный Алексей. «Не ждали»... А может, ждали. Алексей вел себя великолепно, хотя не без кокетства. Помог раздеться, проводил в большую комнату, предложил с холода чаю. Стол был полон сластей, включая жирный торт посередке.
– Я, знаете, сладкоежка, – сказал Алексей, поглядывая на Галину по-птичьи, боком, обращаясь к ней блескуче-натянутой после бритья щекой. Он подошел к резному громоздкому Улиткиному буфету, в стиле модерн, с лилиями, и, достав из ящика еще одну коробку шоколадных конфет, горделиво-небрежным жестом подбросил ее на стол.
– Да, – подхватила Улитка, – однажды я на день рождения послала ему целый ящик шоколада – слопал...
– Шоколад – это, я считаю, лучшая еда, – зарделся Алексей от внимания окружающих, – недаром же он входит в рацион подводников, космонавтов. Это чистый продукт с растительной основой, высококалорийный концентрат. А там это мясо, рыба – дикость, каннибализм какой-то. В космическую эру люди еще едят живую плоть. Надо переходить на синтезированный белок.
Я, конечно, предупредил Галину насчет его пунктика, и теперь отмечал краем глаза, что она слушает его с благосклонной снисходительностью врача, которому предстоит поставить на ноги расклеившегося пациента. Вот чего не было видно, так это – понравились ли они друг другу или нет. Воспитанность Алексея я явно недооценил.
– Не знаю, как вы, – решил я немного разбавить сладкую тему, – а я иногда люблю шашлык, ежели еще да на свежем воздухе, да под холодное красное вино...
Улитка засмеялась:
– Ну, мы с тобой оба низменные люди, мясоеды...
А Галина живо обернулась к Алексею, видимо, заинтересовавшись его мнением о вине.
– Вино... – сказал Алексей равнодушно. – Уж лучше тогда ликер. Особенно если в конфетах. Вот в Риге продают такие, «Прозит» называются, то есть по-латыни «За Ваше здоровье». А выпить можно и без мяса. Но я вообще-то не употребляю. Разве что по праздникам, за компанию.
Ах, знал Алексей, что говорить; значит, подумал я, заинтересовался и гнет нужную линию. Поели торт, попили чаю, и Галина потянулась к Улиткиным картинам. Она переходила от одной к другой с видом завсегдатая выставок, если и не очень рафинированного, то во всяком случае прилежного.
