«В Воробьевке тебе надо было только присматривать за Игреком?» — безмолвно спросил невидимку Муха.
«Судаков хотел, чтобы я раздражал наблюдаемого. Хотя и не особенно приставал к нему».
«Что ты знаешь про лабораторию в Службе безопасности?»
«Ничего. Туда у меня не было допуска».
«Зачем же Судаков лишил Игрека памяти?» — задумался Муха.
«Наверно, он знал что‑нибудь секретное».
У самого пограничника была другая версия: в лаборатории отрабатывают методику лишения памяти всего народа, его зримой части. Невидимки контрразведчикам не по зубам.
* * *
Когда Муха поведал о своих умозаключениях доктору Ознобишину, тот поднял его на смех.
— Исчезновение памяти связано с раздражением или угнетением определенных отделов головного мозга. Существует множество заболеваний — от сифилиса до инсульта, при которых больной может полностью или частично утратить память…
Муха недолго дивился глупости ученого умника. Общение с призраками развило у пограничника проницательность. По тому, как доктор испуганно замельтешил, Муха определил: Ознобишин о многом догадывается, но больше смерти боится Судакова.
«Ты можешь забыть о том, что я кое‑что знаю?» — умоляли глаза Иннокентия Ивановича.
«Конечно, доктор, — молча, как призраку, ответил ему Муха. — Считайте, что у меня раздражены какие-то участки мозга».
* * *
После сумбурного разговора с больным Мухиным Ознобишину пришлось признаться самому себе, что опека контрразведчиков над парнем, потерявшим память, всегда казалась ему подозрительной. Впрочем, проблемы памяти интересовали и самого ученого. Инстинкт самосохранения повелевал доктору ничему не удивляться. Даже когда полковник Судаков лег в Воробьевку под именем больного Брокгауза, Иннокентий Иванович сделал вид, что в этом нет ничего необычного.
Люди, которые приходили в отделение беседовать с Игреком, были Ознобишину незнакомы, но по множеству едва уловимых признаков он узнавал в них коллег. Даже белый халат врач носит не так, как больной, ведь и на военном мундир сидит иначе, чем на штатском.
Если немногословные, сосредоточенные медики производили эксперименты с Игреком, то Ознобишин — с самим собой, выпихивая из головы все, что обременяло его существование. Зачем, например, Судаков требует, чтобы Игрек внушал свои мысли? Обрел ли Игрек этот дар? Многие вполне обыкновенные люди обладают способностью к внушению. Неужели она усиливается, если человек лишен памяти? Если он совсем без тормозов? Судаков вывел в колбе гомункулуса. Зачем?
Настырные вопросы изводили Ознобишина по ночам. Их гонишь в дверь — они лезут в окно. Иннокентию Ивановичу стало казаться, что чекист ставит и над ним эксперимент: если ученому запретить думать, сколько он выдержит? Какие признаки душевного расстройства у него появятся? Скоро ли он уверует в какой‑нибудь утешительный бред, например в то, что пространство вокруг нас кишмя кишит призраками или душами умерших?..
«Боже мой! — Ознобишин включил в комнате свет. С некоторых пор темнота стала пугать его. — Откуда у умерших взялись души, если их не было у живых!»
* * *
— Душа Мальчикова все мне рассказала… — уныло твердил Муха. — Ей врать не к чему…
— Что она тебе рассказала? — Иннокентий Иванович позволял себе разозлиться на пограничника, как на здорового человека. Дурной признак. Для доктора, конечно.
— Что Колюня и Мальчиков должны были доводить Игрека…
— Нетрудное задание для подонков!
— Оба покончили самоубийством…
— В Воробьевке это случается!
Один из оппонентов не знал, что он доказывает, а второй не понимал, что опровергает.
— Мальчиков не собирался вешаться. Он сам не понимает, как это вышло.
— Что из этого?
— Его засунул в петлю Игрек.
Ознобишин издал блеющий смешок, означавший недоверие.
— Души никогда не врут?
Муха пожал плечами.
— Какой для них в этом смысл?
— Потолкуй с душой Судакова.
В глазах пограничника появилась сосредоточенность параноика. Кажется, идея доктора показалась ему соблазнительной. Для ее осуществления не хватало самой малости: трупа полковника Судакова.
Осознав, что поступил с Мухиным точно так же, как Судаков с Игреком, Иннокентий Иванович ужаснулся. И раскаялся. Но вытравить навязчивую идею из сознания маньяка можно лишь одним способом: лишив его памяти. Прибегнуть к помощи полковника Судакова, чтоб спасти жизнь несчастному психу?
В достопамятные времена на старинном особняке висела табличка Комитета государственной безопасности, и Ознобишин с замиранием сердца являлся туда на допросы как диссидент. В те годы в «Иностранке» печатался роман Кинга о девочке, воспламеняющей взглядом. Студент — медик люто завидовал всесильному существу! Уж он-то знал бы, как ему распорядиться божественным даром! Госбезопасность вместе с полковником Судаковым заполыхала бы, как нефтяная скважина!
Ознобишин вспомнил недавний пожар в Безопасности. Именно там Игрека лишили памяти…
— Зачем призракам мараться! — уныло бубнил Муха. — Все души очень чистые…
Доктор неожиданно воспрянул духом.
«Что ж, пусть тогда от полковника Судакова останется одна душа!»
3.
Впервые Ирина осознала смысл стертого до полной бессмыслицы выражения: «замерзнуть до мозга костей». Именно до мозга костей, находившегося в самой их сердцевине, окоченела девушка. Только в насмешку можно было назвать балериной неуклюжее существо, замотанное в тряпку, приготовленную для обивки гроба.
Проходя мимо покойника в гробу, не по погоде одетого в тоненький летний костюмчик, барышня осудила скорбящих за эгоизм: сами-то плащи и пальто напялили! А покойникам не холодно?
Ирина отметила, что холод дурно влияет на ее умственную деятельность.
Почему, скажем, она не уберется прочь с Богом забытого кладбища, чтоб согреть свои старые кости?
Пришлось Ирине и этой придури найти объяснение: ее не покидало предчувствие, что она вот — вот встретит Тину.
Нетрезвый гробовщик обратился к нахохлившейся птичке, завернутой в красную тряпку, с непристойным предложением:
— За стакан портвешку минет сделаешь?
«Пора мне учиться в гроб ложиться!» — сделала неожиданное умозаключение Ирина.
Гробовщик поддержал ее порыв:
— Если за два стакана не дашь, я тебя живьем в землю закопаю!
4.
Грешная душа Алевтины возрадовалась, когда выяснилось, что телесная оболочка Ирины только мешала Ангелу любить свою Ведьму. Людям с бедным воображением для того, чтобы дарить нежные чувства отсутствующим, необходимы материальные признаки их существования: фотографии, клок волос, надгробный памятник… Игреку, к счастью, не требовалось ничего такого. Он любил Алевтину куда больше, чем при ее жизни. Может, даже ослепительная наружность Алевтины при ее жизни отвлекала психа от того, чтобы сродниться с ней всей душой.
