— За час или за ночь? — уточнил он.
— За месяц! — злобно фыркнула путана. Только чтоб досадить проклятому телу Алевтины.
Детская мордочка лилипута от изумления осунулась, став с кулачок. Учтиво простившись со жрицей любви приподниманием шляпы, мужичок исчез. Наверно, отправился копить деньги.
Глава шестнадцатая
1.
Московские жители были озадачены равномерным гулом непонятного происхождения. Особо чувствительные горожане ощутили сотрясение почвы под ногами. На природные катаклизмы занятный феномен не походил.
Когда гул усилился до невозможности, самые любопытные москвичи выглянули в окна. И узрели танки. На Тверской… На Ленинском проспекте.!. На Таганке…
Старые люди стали лихорадочно вспоминать, не седьмое ли ноября часом сегодня. Может, наконец, парад?
Молодые, вспомнив, в какой стране они живут, сразу успокоились. Все встало на свое место. Даже танки.
2.
Ознобишин был не настолько здоровым, чтобы не страдать разнообразными бзиками, и не настолько сумасшедшим, чтобы не обращать на них внимания.
Последний бзик доктора — страх за своего безымянного больного, тоска из‑за того, что он закрывал глаза на дружбу мальчика с контрразведчиком.
Депрессию и фобии можно было купировать психотропными препаратами, но Иннокентий Иванович предпочел другой способ. Он поймал машину и погнал ее на кладбище. Хотя денег у него не было и расплатиться с водилой он мог только психотропными препаратами.
Предчувствие, которое тоже можно было назвать бзиком, на обмануло Ознобишина. Игрека он обнаружил на пустующей могиле Алевтины.
— Я беспокоился за тебя! — не склонный к сантиментам доктор приобнял дылду за плечи.
Ответом ему было недоуменное молчание пациента.
— Мало ли что… — Ознобишин не решился определить свои страхи.
Отрешенный, неузнающий взгляд мальчика нагнал Иннокентия Ивановича жути.
— Ты не узнаешь меня?
Доктор не мог вынести недоуменного взгляда Игрека. Так смотрят на незнакомцев, которые ни с того ни с сего бросаются на шею.
— Как меня зовут? — Криком Ознобишину удалось добиться лишь удивления в глазах мальчика.
— Иннокентий Иванович, что случилось?
— О Боже! — доктор с облегчением рассмеялся. Самое надежное — уповать на милосердие Создателя. — Я за тебя испугался. Боялся, что Судаков снова лишил тебя памяти.
— На этот раз он решил убить меня по-другому. Из пистолета.
Иннокентий Иванович обомлел.
— Это был он?
— Его человек.
Слышал бы Коробочкин, что его назвали человеком Судакова! Он немедленно застрелил бы Игрека. Сколько раз услышал бы, столько и застрелил бы.
3.
Полковник Судаков чутко улавливал все слухи (хотя бы потому, что сам многие распускал в интересах государственной безопасности), но самую интересную молву он пропустил мимо ушей: о том, что инспирировал покушение на Игрека. Впрочем, и о самом покушении Судаков слыхом не слыхивал. С неуместной для кладбища поспешностью он устремился к своей машине, чтобы связаться по телефону с Москвой.
«У нас тихо, как на кладбище, — намеревался доложить контрразведчик. — А у вас?»
«А у нас уже кладбище! — предполагал он услышать игривый ответ. — Но грохоту…»
Дорогу Сергею Павловичу преградил глуповато улыбающийся гробокопатель, домогавшийся от покойной Ирины невозможного за стакан портвешка.
Наметанным глазом Сергей Павлович определил, что в рукаве ватника дюжий дядя прячет острый топорик, которым обрубают сучья.
— Батя, а батя… — гробокопатель добродушно ощерился, еще не понимая, чего ему нужно от чистенького культурного господина. — Тебе могилку вырыть?
— Спасибо, не надо.
— Ты не стесняйся!
Сергей Павлович попытался обойти настырного гробокопателя. Но тот преградил ему путь, перестав прятать свой топорик.
— С нашим директором можно договориться! Он человек. Мы тебе хорошую могилку подберем.
— Спасибо, мне не надо!
— Сегодня не надо, завтра будет надо…
— Завтра и поговорим…
— Завтра будет поздно… — приветливо усмехаясь, дядя стал поигрывать топориком. — Ты меня понял, мужик?
Полковник нащупал в кармане кольт, конфискованный в траурной процессии у майора Коробочкина. Менту и придется заниматься расследованием убийства пьяного гробокопателя. Если в перчатках взять пистолет, то сыскарь обнаружит на нем только свои пальчики. И упрячет себя за убийство в каталажку.
Этот пассаж порадовал Сергея Павловича изяществом и скрытым юмором.
— Что вы хотите? — без прежнего раздражения полюбопытствовал контрразведчик у пьянчуги. — Приискать мне могилу?
— Само собой. Я такие места знаю…
Будто бы любуясь родной природой, контрразведчик посмотрел по сторонам. Никого.
— Мужик, пошел прочь!
— Кого? — с угрозой протянул дядя. И взмахнул топором.
Судаков в кармане снял предохранитель с кольта, а сам пистолет вынул, чтоб не дырявить плащ.
Осечка. Патрон заклинило.
Коробочкин, гад, не любит свое оружие!
— Ах ты, гнида! — взъярился гробокопатель. — Из пукалки в меня!
Судакову удалось резво отскочить в сторону. Иначе голова его скатилась бы в кладбищенскую грязь.
— Пошли выбирать могилку! — сдался Судаков.
— Поздно!
Нетрезвый мужик в ватнике со звериным рыком погнался за солидным, хорошо одетым господином, кровожадно размахивая топориком.
Какое нынче тысячелетье на дворе?
* * *
В человеке, спешившем к нему через пустырь, Сергей Павлович узрел свое спасение, но тот издалека завопил свирепому гробокопателю:
— Тимка, кончай с ним мудохаться! Руби кочан!
Тимка и сам был бы рад отрубить Судакову голову, да не с руки палачу гоняться с топором за своей жертвой.
— Чирик, загоняй его в генеральскую могилу! — распорядился Тимка.
«Дикари хотят загнать меня, как зверя, в яму!» — ужаснулся Сергей Павлович. И получил тому лишнее подтверждение от Тимки:
— Хватай его за уши, Чирик!
— Руби с плеча!
Быстроногий контрразведчик вырвался из клещей, в которые его стремились загнать друзья — гробокопатели.
Счастье улыбнулось Судакову нехорошей кривой улыбкой: впереди замаячила похоронная процессия.
«Скорбящие — плохие защитники, но слиться с ними можно».
