— Ну, что? — язвительно спросил я. — Как успехи?
— Нормально. Договорился с ними встретиться. Через двадцать минут.
— Да ну! — удивился я.
— Вот тебе и «ну»!
— И где встреча?
— Айда, я покажу…
4
Сперва мы шли по освещенной аллее, а потом, свернув с нее, пробирались в темноте до каких-то развалин.
— Что это тут такое? — полюбопытствовал я.
— Туалеты. Мужской и женский. Раньше были. Теперь их сломали, а новые еще не построили. По привычке все девки бегут сюда. Да ты погоди, Роберт, сам увидишь… Тихо, идут. Прячься за эту стену…
Действительно, раздался женский смех, голоса, и мы спрятались за одну из полуразрушенных стен, от которой местами отвалилась штукатурка, а местами еще держалась. Под ногами, впиваясь в подошвы, похрустывал битый кирпич.
Шаги и смех приблизились, а затем за стеной раздалось характерное журчание. Судя по голосам, за стеной находилось трое молоденьких девушек.
Один из голосов сказал:
— Я так облопалась пива, что могу просидеть здесь до самого утра.
— Ну и сиди себе на здоровье, — ответил второй голос.
— А мы пойдем танцевать, — добавил третий голос и засмеялся.
Остальные два голоса присоединились к нему.
Я посмотрел на Михаила. Он, довольный, щерился и знаками показывал мне, чтобы я, последовав его примеру, заглянул за стену. Сидел он на корточках.
Я пристроился рядом с ним и при свете луны увидел две ослепительно белые задницы. Можно сказать, прямо перед своим носом. Если бы не запах свежей мочи, можно было вообразить, слушая журчание, что это вода набирается в ванну.
Но ванна была далеко, дома, и паук был дома, а две ослепительно белые задницы — вот они, прямо перед тобой. Протяни руку — и золотой дождь ударит тебе в ладонь. Третья девушка, видимо, уже успела справить свою нужду, она стояла в стороне и ждала подруг.
Я взглянул на Михаила, который вдруг громко засопел носом, и меня совсем не удивило, когда я увидел, что он, вывалив в расстегнутую ширинку свое жало, бешено онанирует. Он торопился. Наверное, хотел кончить еще до того, как журчание смолкнет и ослепительно белые задницы растворятся в темноте.
Девушки натянули свои трусики и ушли, смеясь и прикалываясь друг над другом.
— Черт! — сказал Михаил, и мне стало ясно, что он не успел.
— А где же те девчонки? — спросил я.
— Какие девчонки? — почему-то удивился он.
— Ну… одна в комбинезоне в обтяг, вторая — в красном топике и короткой юбочке.
— Ах, в юбочке… Погоди, скоро придут. В юбочке девочка что надо, да… у нее не трусики — сплошные кружева… Ага, вон еще идут. Тихо, не шуми! — добавил он, хотя я и не думал шуметь.
На этот раз девушек было двое, но в туалет пошла одна, подошла к самой стене, ломая каблуки на осколках кирпичей, и устроилась так близко от нас, что, когда Михаил онанировал, его жало находилось в каких-то сантиметрах от голой задницы. Если бы он кончал в тот момент, капли его яда повисли бы на ягодицах незнакомой девушки. Но он никак не мог кончить и, видимо, для того чтобы ускорить процесс, протянул свободную левую, руку и подставил ее под упругую струю. Несколько секунд было слышно, как струя разбивается о его ладонь.
— Кто здесь? — закричала испуганная девушка и прямо со спущенными трусиками, не доделав до конца свое дело, побежала к подруге.
— Что случилось, Нин? — спросила подруга.
— Там кто-то есть, — ответила ей Нина. — Там, за стеной…
Выяснять, кто прячется за полуразрушенной стеной, они не стали и быстро ушли.
Михаил лизнул руку, которую подставлял под струю.
— Соленая… — сказал он. — В тюрьме этим заниматься не западло, в армии — другое дело. Но я и там дрочил. Многие знаменитости были онанистами. Дэвид Духовный — онанист. Виктюк там какой-то — онанист. Сальвадор Дали тоже был онанистом. Гоголь, тот, говорят, вообще изнурял себя рукоблудием…
Надо ведь, подумал я, какие обширные сведения у моего приятеля. Если бы я был знаменитостью, Михаил мог бы включить в этот список и меня.
— Сейчас, сейчас… — добавил он. — Придут эти крошки, танцовщицы. В кружевных трусиках…
Кто-то приближался, хрустели ветки под чьими-то осторожными шагами, а потом, выглянув из-за стены, мы увидели, что это явились две те самые танцовщицы, одна — в комбинезоне в обтяг, вторая — в красном топике и короткой юбочке.
— Они, — громко шепнул мне Михаил.
— Да, это мы, — ответила одна из девушек, видимо, услышав его.
— Ждал встречи с нетерпением, — сказал Михаил, выходя к девчонкам из укрытия. Он шел им навстречу, улыбался и онанировал. Светила луна.
— И мы тоже ждали встречи с нетерпением! — произнес чей-то мужской голос, а затем из темноты выскочили двое каких-то типов и набросились на Михаила. Все произошло очень быстро.
— Получи, подонок, извращенец! — тихо и добродушно произнес все тот же голос. Типы как-то лениво и безобидно помахали руками возле Михаила, при этом звуки ударов не были слышны, а потом удалились вместе со своими хорошенькими подружками. «Там, за стеной, еще кто-то есть», — сказала одна из девчонок, а мужской голос ответил: «Черт с ним!» Наверное, это сказала та самая девчонка в короткой юбочке, из-под которой при малейшем движении стройных ног выглядывали белые трусики. У нее не трусики — сплошные кружева. Так сказал несколько минут назад Михаил.
Теперь он молчал, покачиваясь из стороны в сторону. Все так же светила луна. На танцплощадке продолжала громыхать музыка.
Я подошел к Михаилу, и он в это время упал, упал на то самое место, где пару минут назад сидели на корточках девчонки, сверкая голыми задницами, упал прямо на влажные от мочи кирпичи.
— Вставай, — сказал я ему, чувствуя, что произошло что-то нехорошее.
Он молчал.
Я попытался поднять его, но руки наткнулись на что-то липкое, теплое. Кровь. Много крови… Она выходила из этого несчастного парня, прошедшего войну, и я, пока тащил его волоком на освещенную аллею, весь перепачкался в крови. Я дотащил его до ближайшего фонаря и уложил на асфальт.
Он застонал. Я обрадовался и подумал, что он — жив. По аллее шла стайка из девочек лет тринадцати-четырнадцати. Время позднее, но дома им не сидится. Увидев меня и лежавшего на асфальте Михаила, окровавленного, стонавшего под фонарем, они подняли крик и разбежались кто куда. Скоро со стороны танцплощадки, приближаясь, доносилась трель милицейского свистка. Блюстители порядка, сломя голову, бежали сюда ловить преступников и надрывались, дуя в свои свистки. Преступников давно и след простыл, и свои ножи они где-нибудь повыбрасывали. Остались два жалких онаниста. Один, дезертир в дурацкой шляпе, прислушивался к милицейской трели.
