– А он уже опять спит? Ну ты его вчера ухайдакал… Не вопрос, пошли кататься! Заодно откроем сезон… – подмигиваю.
Азамат не сразу, но ухватывает мой намек.
– А тебе… уже можно? У нас женщины после родов еще месяца три ни в какую, а то и больше.
– Вашим женщинам только дай повод вытурить мужа из постели! А земная медицина на что? Я в порядке и вполне готова на подвиги.
Азамат на секунду замирает с глуповатым выражением на лице, а потом принимается быстро-быстро собираться.
Долбленая лодка горячая от солнца, весло одно, как у байдарки, и с него сыплются сияющие капельки. Иногда на меня, но это даже приятно. Здесь, внизу, ветра нет совсем, но ворс из сосен на склонах гор колеблется и волнуется. Вода – как будто масло, совсем гладкая, и круги от нас такие плавные, вальяжные, медленно расплываются и глохнут.
Мы молчим, радуясь, что в кои-то веки вырвались ото всех одни, пока еще тепло, пока можно разомлеть под солнышком, прежде чем ухнуть с головой в долгую муданжскую зиму.
Азамат причаливает к песчаному бережку. Я сразу лезу в воду, потому что от песка пышет жаром. Азамат стаскивает одежду и присоединяется ко мне.
– Дай хоть посмотрю на тебя при нормальном свете, – говорю. – А то мажешься ты в темноте, любовью занимаемся в темноте… Ага, гляди-ка, подживает.
Азамат скептически оглядывает себя спереди.
– Ну да, пожалуй, и правда вот здесь, сверху, получше стало. А шея как? – Он задирает голову.
– Хорошая шея. Если не присматриваться, то почти незаметно.
Азамат недоверчиво усмехается, но не возражает.
– Ладно, пошли уже плавать, а то я глупо себя чувствую по колено в воде голый.
– А по мне так в самый раз, – хихикаю и шлепаю его пониже спины. Он так возмущается, что теряет равновесие, и тут же роняет меня в воду с громким плюханьем. Я хохочу и отбиваюсь, потому что он меня щекочет, а потом затаскивает на глубину и принимается целовать, так жадно, как будто месяц не видел, а не только вчера полночи этим и занимался. Скоро для меня небо и вода сливаются в единый синеватый фон, а каждый вздох отдается эхом от скал, смешиваясь с чаячьими криками. Я растворяюсь в воде, а Азамат во мне, и мы расходимся кругами по поверхности, мягко омывая камни и пляж, сцеловывая друг с друга солнечные блики. Круги образуют водоворот, но он стремится не вниз, а вверх, фонтаном-фейерверком заполняет небо, и вот уже мы, рассеянные брызгами, с плеском опускаемся на застеленное морем ложе.
Азамат выныривает и отряхивается по-собачьи, гизик с косы свалился, и непослушные волосы немедленно расползаются по поверхности, как разводы туши. Я лениво лежу на спине, мечтая о том, чтобы потянуться, но даже это лень. Азамат цепляет меня под мышки и принимается гонять вокруг себя, рассматривая мое тело сквозь толщу воды.
– Ты с этой своей гимнастикой теперь еще стройнее, чем когда мы поженились.
– Неправда, – вяло отвечаю я. – Мне дотуда еще четыре килограмма…
– Это волосы отросли, – отмахивается Азамат. – Они же у тебя из золота. Кстати, помнишь, ты говорила, что у Алэка глаза могут потемнеть? А когда?
– А кто его знает. Может, через полгода. Может, раньше… А тебе так хочется, чтобы он был твоей точной копией, что ли?
– Нет, наоборот. Я бы хотел, чтобы они у него остались такими синими, как у тебя. Такое вообще может быть?
– Теоретически может, хотя вряд ли.
– Надо будет Алтонгирела попросить за это помолиться. Представляешь: «князь Алэк Синеглазый». Звучит, а?
Я ухожу под воду побулькать.
Когда мы возвращаемся, вокруг дома уже кипит работа. Маман все распланировала, мужики приволокли из леса крошечные деревца и понатыкали их по маминому указанию, а теперь обильно поливают из шланга.
– О, капитан. – Эцаган разгибается из-под микроскопической сосенки. – Как вы долго, мы уж думали, не послать ли спасательную экспедицию…
– Я бы вам устроил спасательную экспедицию, – хмыкает Азамат. – До самого Ахмадхота бегом.
Эцаган ржет и подмигивает мне. Я ему грожу кулаком.
– Вот, глядите. – Мама возникает перед нами и делает широкий жест рукой. – Здесь у вас будет тенистая аллея.
– Лет через тридцать? – спрашиваю.
Азамат приседает и присматривается к лиственным задохликам, торчащим из свежевскопанной земли.
– Нет, эти быстро растут. Через два-три года с меня ростом будут.
– Ну ладно, – отмахиваюсь. – Ты нам только оставь лужайку какую-нибудь, и чтобы без колючих кустов по краям, а то ребенка надо где-то выгуливать.
– Оставлю, оставлю, я вас знаю, – заверяет маман. – Вон там вон, с одной стороны скала, с другой дом, а с остальных воткну какую-нибудь неистребимую полынь, чтоб мягко было. Ладно. – Она поворачивается к мужикам и хлопает в ладоши. – Все на сегодня, отдыхайте. Пошли, пошли! – Машет руками, как будто мух отгоняет. Те ржут и расходятся.
– То ли пойти искупаться. – Эцаган задумчиво чешет в затылке. – То ли поработать…
Из-за угла выруливает Тирбиш с мелким.
– Хотон-хон, вас очень просят.
Мелкий и правда изображает слезы – нос наморщил и ноет.
– Давай сюда.
У меня на руках ребенок сразу раскрывает зажмуренные глаза и принимается с интересом смотреть вокруг.
– По-моему, кто-то маленький манипулятор, – смеюсь я.
– Капитан, раз уж мы все здесь, может, потренируетесь с нами? – предлагает Эцаган.
– Можно, – кивает Азамат. – А то я уже тоже костенеть начинаю. Давайте переодевайтесь и выходите на полянку.
Все, кто не участвует в тренировках, рассаживаются в теньке смотреть.
– Вам, Ийзих-хон, ужасно повезло, – говорит Орива. – Можно не ездить в столицу смотреть бои, все равно все самые лучшие воины собрались здесь.
Матушка смеется, а Янка кривит губы.
– Да ладно все, неправда! Если бы здесь все собрались, некому было бы страной управлять.
– Тоже верно, – соглашается Орива. – Лучшие наемники-то у нас нынче по должностям сидят.
Поразмявшись традиционными играми, мужики переходят к поединкам. Первыми сцепляются Шатун с Бойонботом. Похоже, Азаматовы весенние уроки не пропали даром – уже этих двоих я почти не различаю, так быстро они двигаются. Сашка и мама тоже вытягивают шеи и всматриваются, то и дело удивленно косясь на меня. В итоге Сашка решает проблему просто: достает телефон, записывает видео, а потом проигрывает вдвое медленнее.
– Круто! Вот это я понимаю, боевые искусства! Действительно почти балет!
Зрители-муданжцы, видимо, различают борцов получше, чем мы, слабовидящие земляне. Наконец Бойонбот распластывается на земле, тяжело дыша, и заявляет, что сдался.