Он устало берется за ручку и долго пишет, прежде чем предъявить мне бумажку.
«Я самый могущественный из живущих Старейшин. Вся планета на моей ответственности. Я не могу себе позволить разбираться с вашими мелкими затруднениями, когда под угрозой положение Императора. Я взял вас под опеку, потому что Алтонгирел не справлялся, а между ним и мной никого нет. Если тебе нужен совет, как обращаться с ребенком, спроси Унгуца, у него, в отличие от меня, были свои дети, и он не презирает Азамата за этот безнравственный поступок».
– Унгуц все знает? – уточняю я.
«Догадывается», – черкает духовник.
– Так вы… презираете Азамата? – продолжаю осмыслять написанное.
Ажгдийдимидин некоторое время сидит неподвижно, глядя в одну точку. Потом пишет:
«На Муданге внебрачный ребенок – это большой грех. Унгуц долго жил на Гарнете, может думать иначе. Я – нет».
– Вот как… – бессмысленно отвечаю я. Вообще, это все неудивительно. Ажгдийдимидин до сих пор показывал потрясающую широту кругозора для человека, ни разу не видавшего иностранца. У всех есть свой предел. Не уверена, что, например, моя бабушка смогла бы принять некоторые муданжские нормы поведения. Что ж, ладно, будем разбираться самостоятельно.
Прокашливаюсь.
– Могу вам обещать, что планета не пострадает от наших семейных неурядиц. Я понимаю, что сохранить тайну – дело первостепенной важности, и я уверена во всех, кто в нее посвящен. Вы, помнится, просили меня предупреждать, если соберусь делать за вас вашу работу. Ну так вот, предупреждаю. Сделаю как смогу. Может, не быстро и не с первого раза, но сделаю. Не беспокойтесь.
Встаю и направляюсь к двери. Духовник по-прежнему на меня не смотрит, а внимательно изучает ковер.
– Кира позвать? – вспоминаю я.
Он мотает головой.
– Его вы тоже презираете? – уточняю.
Духовник не шевелится.
– Знаете, я ведь сама внебрачный ребенок, – замечаю. – Можете и меня попрезирать за компанию.
Он поднимает взгляд, полный изумления и неверия, и некоторое время смотрит на меня, как будто ждет, что я признаюсь в розыгрыше и мир снова встанет с головы на ноги. Но я только неловко развожу руками и выхожу.
В гостиной те же четверо: Азамат сидит поодаль в кресле, сжимая в руках пиалу с гармаррой, Алтонгирел с Алэком в охапке что-то вполголоса вещает понурому Киру. При моем появлении все поднимают головы. Старейшина выходит вслед за мной, кратко кивает Алтонгирелу и бесшумно выскальзывает из наших покоев. Я не знаю, к кому кидаться первому. Кир смотрит затравленно, Алэк обиженно, Алтонгирел выжидательно, а Азамат отчаянно.
– Все хорошо! – громко объявляю я и улыбаюсь. – Наконец-то все кончилось, и можно отдохнуть! Азаматик, звякни, чтобы принесли чаю с чем-нибудь сладким. Я слышала, ребята с Гарнета тонну шоколада привезли, самое время ее надкусить.
Несмотря на то что на Муданге в изобилии растет какао, шоколад они тут не делают, только напиток, или вообще едят плоды как есть.
– Что он тебе сказал? – болезненным голосом спрашивает Азамат.
– Ничего интересного, – пожимаю плечами. – Он нас всех презирает. Я ответила, что это его проблемы. Ну закажи чаю, котик, я очень пить хочу!
Азамат послушно берет со столика внутридворцовый телефон, вызывает кухни и диктует, чего мы желаем.
– Почему вы ему не сказали, что Азамат – Император? – строго спрашивает Алтоша.
– Не знаю, – пожимаю плечами. – Мы все время говорили про Азаматову работу, и как-то казалось очевидным, в чем она заключается… Ну и потом, это ведь просто должность… Кто я по профессии, мы тоже не обсуждали.
– Это не просто работа, – вздыхает Алтонгирел. – Для обычных людей Император – практически бог, если не важнее. Боги где-то там, могут вмешаться, а могут и нет. Император же всегда на виду.
Развожу руками:
– Ну прости, протупили. Столько всего надо было сказать и сделать, а потом он сбежал, да еще Хос…
Алтонгирел хмурится.
– Сбежал? – оборачивается к Киру. – Не советую. Из-под земли достанут.
– Уже понял, – ворчит Кир. – Знал бы тогда, не стал бы и пытаться.
– Ну, в этом я сомневаюсь, – хмыкаю. – Ладно, что в прошлом, то в прошлом, и тебя можно понять.
В этот момент раздается стук в дверь, и Тирбиш вкатывает столик с чаем и шоколадом.
– Азамат, хватит психовать, вылезай из угла и иди к нам, – окликаю мужа.
Тирбиш во все глаза таращится на Кира.
– Кир, знакомься, – представляю, – это Тирбиш, он нянчит Алэка. Тирбиш, Кир.
– Здравствуйте, – невыразительно произносит Кир. Ну, хотя бы не злобно, и на том спасибо.
– Привет. – Тирбиш широко улыбается своей самой располагающей улыбкой. – Как тебе круто не повезло, парень!
Кир корчит рожу, но, по-моему, он просто пытается не смеяться. Я сама прыскаю. Азамат наконец подходит к нам и усаживается на диван рядом с ребенком. Тирбиш наливает всем чаю, между тем поглядывая на Кира.
– Как же вам так удалось, Хотон-хон? – спрашивает ненавязчиво. – И потом даже не сказали ничего…
– Подробности будут в новостях, – отвечает вместо меня Алтонгирел. – Не приставай, тут и так сложная ситуация.
Тирбиш виновато вжимает голову в плечи и быстро сматывается. Азамат провожает его несчастным взглядом.
– За что ты его так?
– Не хватало тебе сейчас перед слугами отчитываться, – огрызается Алтонгирел. – Чашку взял? Шоколадку взял? Вот и займись.
Я замечаю, что Кир даже не смотрит в сторону стола, так что сама подношу ему чашку и плитку горького шоколада с орехами – уж какой принесли.
Ребенок зыркает на меня подозрительно.
– Шоколад почти не сладкий, – говорю. – Так что тебе можно. Или боишься, что отравлен?
– Нет. – Кир встряхивается, ерзает на месте, устраиваясь поудобнее, и берет у меня угощение.
Я сама откусываю полплитки сразу и только потом начинаю искать чашку. Надо понять, что мы делаем дальше и как. Надеюсь, у Азамата хватит ума сегодня не работать с подчиненными, в таком-то жалком состоянии.
– Сегодня, наверное, займемся делами по дому, – как бы думаю вслух. – Тебе, Кир, надо комнату выбрать, а то та, в которой ты спал, мне кажется, маловата. Обставить, в гостевых ведь ни столов, ничего… Вещи разложить. Азамат, организуй ребенку мебель.
– И не вздумай сегодня работать, – добавляет Алтонгирел, словно прочитав мои мысли. – Тебя кто угодно в чем угодно убедит. Вообще, прежде чем выходить на улицу, успокойся, а то у тебя вид – как будто любимого коня похоронил, а сам полчаса назад убеждал народ, что случилась великая радость.
Азамат устало трет лицо руками.
