– Ой, как я хочу на него посмотреть! – Матушка аж щурится от предвкушения. – Няньку-то взяли?
Забавно, что слово «няня» в муданжском мужского рода, а если попытаться сделать из него женский, то получится слово «кормилица», но это совсем не то же самое. Кормилицы на Муданге – явление редкое, потому что у незамужних женщин обычно нет детей, а замужние не подрабатывают, тем более если у них собственные грудные дети. Так что услуги женщины-кормилицы стоят раз в двадцать больше, чем услуги мужчины-няньки.
– Взяли, взяли, – заверяет Азамат. – Пойдем, всех сама увидишь. Тебе не жарко в диле-то, ма? Лето на дворе, даже у вас на севере не те погоды, чтобы так кутаться.
– А у меня ничего нарядней нет, – разводит руками матушка. – Да нормально, потерплю, жара не холод.
– Для кого наряжаться-то? – не отстает Азамат. – Тут нет никого, только мы, кошки и зверье в лесу.
– Ну так что ж я, к Императору домой в чем попало пойду? – возмущается матушка. – Сам-то в шелках!
Азамат качает головой.
– Ладно, я потрясен красотой твоего наряда. Сейчас придем, переоденешься.
– Вот правильно, я тебе всегда говорила: начинай с комплиментов.
Мы с Бойонботом ржем в кулаки, он при этом ярко-розовый.
Ребенок у нас проветривается на террасе по другую сторону дома, так что Азамат сначала проводит матушку с обзорной экскурсией по дому, неприкрыто хвастаясь, какое у него тут техническое и эстетическое совершенство. Похоже, матушка – единственный человек, с которым он не скромничает. Она, в свою очередь, так ахает и восторгается, что забывает, зачем приехала. Я решаю, что не надо им мешать и загоняю Бойонбота на кухню.
– Как твое зрение? – спрашиваю.
– Ой. – Он опять розовеет. – Вы еще помните… Вообще все это время хорошо было, но в последние несколько дней стало похуже. Не знаю, может, я слишком много в экран смотрю…
– Да нет, просто уже срок истек у линз. Надо или менять, или оперировать. Ты на Гарнет не собираешься в ближайшее время?
– Собираюсь, а как же! Я ведь вместе с Алтонгирелом прилетел, мы опять на одном корабле работаем. А завтра улетим снова.
– Тогда давай я тебе направление напишу и контакты клиники дам, а ты там возьми отпуск и подлечись. А то если сейчас новые линзы приклеить, еще полгода ждать придется, пока растворятся.
Пока я вожусь с распечатыванием, Бойонбот глазеет по сторонам, щурясь, чтобы рассмотреть всякие красивости Азаматовой работы.
– Ой, что это? – внезапно дергается он.
– Где?
– Как будто зверек какой-то промелькнул, вон там, под столом.
– У меня три кошки.
– Рыжих?
– Нет, черных…
Я заглядываю за стол, но ничего там не нахожу. Ползать на четвереньках под мебелью я пока не готова.
– Ладно, – отмахиваюсь. – Как забежало, так и выбежит.
Отдаю ему бумажки и двигаюсь на террасу.
– Чего-то вы долго гостей встречаете. – Тирбиш скучает на перилах по соседству с кроваткой, в которой детеныш спит без задних ног.
– Азамат повел матушку дом показывать, а он большой, – говорю. – Ты тут никаких зверей не впускал?
– Не-ет, – удивляется Тирбиш. – А что, завелись?
– Да вон Бойонботу кто-то под столом примерещился.
Бойонбот сконфуженно пятится и натыкается на дверь, которую как раз открывает Азамат с той стороны.
– Ну вот, ма, – тоном экскурсовода говорит он, – а тут у нас терраса, все тут и собрались.
– Ой красота-а… – вздыхает матушка, окидывая взглядом наш шикарный вид на Дол. – Вот это дворец, я понимаю… Ой, Лиза, а какой у тебя там гобелен висит! Вроде и сделан просто, а такой выразительный! И не побоялась самого Ирлик-хона выткать.
Я хихикаю.
– Так это я за успех кампании старалась… Мне сказали, надо Ирлика делать. Я, правда, до победы только половину соткала, остальное потом, времени-то не было совсем.
– Небось первый твой гобелен? – Матушка качает головой.
– Второй, первый с рыбками в детской висит.
– Ой, я и не заметила, у вас эта детская так завалена барахлом…
– Ты на малыша-то посмотреть не хочешь? – перебивает ее Азамат. Видимо, боится, что сейчас нам станут читать нотации.
– Хочу, хочу! А где?
Азамат мягко подталкивает матушку к кроватке, а дальше все тонет в возгласах восхищения, таких сладких, что мне хочется принять инсулина. М-да, бабушка из нее вышла качественная. Бойонбот и Тирбиш сходят с террасы в сторонку, чтобы не вмешиваться в наши семейные дела.
– Сама кормишь? – строго спрашивает у меня Ийзих-хон.
– Конечно, – серьезно киваю я.
– Правильно, хорошо, – одобряет она. – Я вот тоже сама кормила, вон какой здоровый вымахал! – Она похлопывает Азамата по спине. Он ужасно доволен.
После, так сказать, смотрин мы усаживаемся пить чай, и матушка все заглядывается на бескрайнюю гладь Дола.
– Рыбки бы тут половить… – мечтательно вздыхает она.
– Легко, – кивает Азамат. – Лодка есть, снасти тоже, можем завтра утром выбраться.
– Правда, что ль? – удивляется матушка. Потом щурится. – А прикормить?
Азамат смеется.
– Ты просто очень хочешь в лодке по Долу покататься. Ладно, сейчас устроим. Только переоденься, ради богов!
Матушка даже не спорит. Я показываю ей комнату, в которой она будет спать, и через пять минут она выходит в плотных широких домотканых женских штанах и кожаном жилете с грубыми металлическими заклепками.
– Ну я собралась! – бодро сообщает она. – Где у тебя лодка?
– Сейчас все будет, – усмехается Азамат, которому тоже надо переодеться во что попроще.
Ему, как и ожидалось, надарили тонну подарков, и поток все не иссякает, так что он теперь на людях исключительно в дареной одежде ходит, да и камней на нем болтается, как на Ирлике, по крайней мере на работе. Самое забавное – это серьги. Уши у Азамата не проколоты (на Муданге этого вообще не делают), а серьги вешаются на дужки вокруг уха, как очки. Первые месяца два Азамат стонал и выл, что отвык носить украшения, уши у него чешутся, пальцы от колец не гнутся и шея устает, не говоря уж о том, что выглядит он смешно в таком наряде. Но ничего, довольно быстро привык обратно. В молодости-то он любил приодеться.
Еще мне пришлось выдержать небольшую стычку с Советом Старейшин из-за Аравата. Он написал Старейшине Асундулу, что отменяет отречение, так что Азамат теперь официально считается его сыном. Сам Азамат по этому поводу предпочитает молчать и сохранять отсутствующее выражение лица. А я исхожу ядом – хорошо устроился старый гриб, как сын Императором стал, так конечно, признал мгновенно! Я даже не поехала его осматривать повторно, Янку послала, а то ненароком отравлю.
