– Хорошо-хорошо, – заверяет Азамат, высоко подняв брови. – А можно узнать почему?
Умукх на секунду подвисает, потом кивает.
– Да, конечно, люди всегда хотят знать причину… – Он задумывается. – Это сложно. Но я попробую объяснить.
– Давайте сядем за стол и побеседуем под завтрак, – предлагает Азамат, балансируя тремя пиалами. Тон, в котором он разговаривает с Умукхом, все больше напоминает тон, в котором он разговаривает с матушкой, – вроде и уважительно, и настойчиво, и даже немножко покровительственно. Умукх реагирует как родной – тут же послушно садится за стол и раскладывает свои пальцы-крючочки по краю столешницы. Он успевает съесть и выскрести содержимое своей пиалы, прежде чем вспоминает, что собирался что-то рассказать.
– Ах да, про целительство… – вздыхает он, хлопая густыми белыми ресницами, как пушок на теле ночной бабочки. – Тут такое дело… Понимаете, если обряд проведен правильно, я не могу отказать. То есть это не в моей власти. Я обязательно должен выполнить просьбу и ничего не могу с этим поделать.
– А вам это очень трудно? Или неприятно? – пытается понять Азамат.
– Нет, легко! – мотает головой Умукх. – Но это просителю жизни стоит.
Азамат моргает.
– Что, всегда?
– Угу, – уныло кивает бог. – А иногда не только просителю, а и еще кому-нибудь из его близких… Случалось, что и целыми семьями… ой! – Он зажмуривается и остервенело мотает головой, стараясь отогнать неприятные воспоминания.
– Ну а вы не можете их предупредить? – ошеломленно спрашиваю я, внутренне содрогаясь от мысли, что сама только что чуть не стала «просителем».
– Конечно, я всегда предупреждаю! – заверяет Умукх. – Но люди думают, что так будет лучше, думают, что здоровье другого человека важнее их жизни, понимаете? Что это, как это называется… оправданная жертва. Но только лучше не бывает! Просителю-то что, умер – и никаких проблем. А вот спасенные… Они потом всю жизнь маются, со всеми ссорятся, винят себя и других, а другие их обвиняют… Я не могу на это смотреть! – Он совсем закорючивается и утыкается подбородком в стол.
– И так было во все времена? – тоже ошарашенно спрашивает Азамат.
Умукх кивает.
– Но раньше было лучше, – добавляет он. – Потому что я не понимал. Мне было все равно. Попросили – сделал. Меня только интересовало, чтобы обряд провели по всем правилам. А потом Ирлик дал мне разум. И теперь я каждый раз страдаю. – Его голос от напряжения срывается на писк. – Я не хочу убивать людей. И ничем хорошим это никогда не кончается. Но они все равно просят!
– А вы не можете вместо жизни что-то другое брать? – осторожно интересуюсь я. – Ну или хотя бы животных, а не людей…
– Я ничего не могу, – вздыхает Умукх и вытягивает из-за пояса свою легендарную флейту. – У меня есть только вот это. Если я на ней сыграю, она выдует жизнь из просителя, но излечит кого заказано. Я пытался что-нибудь с ней сделать, чтобы она работала по-другому, но ничего не выходит. А больше я ничего не умею. Я пытался помогать людям без флейты, но я только хуже делаю.
Он уныло постукивает флейтой по столу. При ближайшем рассмотрении я понимаю, что она сделана из кости, скорее всего птичьей, при этом довольно большая и украшена резными узорами.
– А откуда она у вас? – интересуется Азамат.
Умукх пожимает плечами.
– Укун-Тингир говорит, что я ее сам сделал. Но я этого не помню, Ирлик тоже. Она уверяет, что сама видела, но она может легко все перепутать.
Он окидывает злополучный предмет печальным взглядом и снова убирает его за пояс. Потом немного приободряется и даже улыбается, прежде чем снова заговорить.
– Ирлик сказал, что земляне хотят изучить, как мы, боги, делаем всякое. Вот я и подумал, может быть, если я пойму, как все это работает и как устроены люди, может, тогда я смогу лечить без флейты?
– Резонно, – соглашаюсь я. – Но на это уйдет много времени.
– Я бы с радостью отдал пару веков, чтобы только больше никогда не играть на ней, – серьезно говорит Умукх.
Мы с Азаматом понимающе киваем. Азамат немного колеблется, но все же решается высказать свои соображения:
– Умукх-хон… Не поймите меня неправильно, я очень уважаю землян и вполне уверен, что исследователи, которые будут с Вами работать, – честные и добросовестные люди, но все же… Возможно, не стоит рассказывать им о флейте и об этой проблеме. По крайней мере, первое время.
– Ты думаешь, они захотят, чтобы я на ней сыграл? – напрягается Умукх.
– Не знаю насчет этого, но, боюсь, как бы Вас не втянули в чужие игры. Понимаете, наука наукой, но за любой наукой стоит представитель власти, который может соблазниться использовать Вас в своих целях. В этом смысле, конечно, любое исследование с Вашим участием – это соблазн, но флейта меня особенно беспокоит. Возможно, было бы лучше им ее даже не показывать. Во всяком случае, пока не убедитесь, что никто не захочет превратить ее в оружие.
Умукх широко раскрывает глаза.
– Но я ведь только хочу помочь! Я не хочу, чтобы меня использовали во вред другим! Может, тогда лучше мне к ним и вовсе не ходить?
– Умукх-хон, – мягко говорит Азамат, пристально глядя ему в лицо. – Вы очень добры к людям, и я совсем не хотел бы менять Ваше отношение. Я уверен, что в конечном итоге от исследований, в которых Вы собираетесь принять участие, выйдет польза и Вам, и нам, и землянам. Я просто прошу Вас быть осмотрительнее. Я постараюсь держать все под контролем и присматривать за людьми, которые будут Вами заниматься, на случай если вдруг их цели – не просто стремление к знанию. Но я не могу быть там с Вами каждый день и указывать, на какие вопросы отвечать, а на какие нет. Поэтому прошу Вас, для всеобщего блага, будьте осторожны. Вы же знаете, людям не все и не всегда можно говорить.
Умукх, до сих пор слушавший немного растерянно, оживляется и понимающе кивает.
– Да, это я знаю. Ирлик тоже все время говорит, что надо сначала понять, что человек сделает, если ему скажешь, а потом уже решать, говорить или нет. О-ой, как сложно. Но надо умнеть, правда же? Иначе так совсем онасекомиться можно, – улыбается он.
– Онасекомиться? – приподнимает бровь Азамат, из чего я делаю вывод, что это не просто редкое выражение.
– Ирлик так говорит, – пожимает плечами Умукх. – Он говорит, если я не буду думать, то совсем онасекомлюсь. Я не знаю, что это, но, наверное, что-то неприятное.
– Похоже, что так, – соглашается Азамат.
– Слушай! – внезапно оживляется Умукх. – У тебя ведь тут есть на корабле специальный человек, который безопасностью занимается?
– Да, Ирнчин, – кивает Азамат.
– Вот, я ему тогда флейту отдам на хранение. Как ты думаешь, он проследит, чтобы на ней никто не играл?
Азамат на пару секунд задумывается, потом отвечает:
