Сгрузив Алэка на ковер, я снимаю с Алтоши сапоги и накрываю его пледом. Тут подоспевает Эцаган с кружкой.
– Что это? – спрашиваю, пока он поит своего подопечного.
– Не знаю, но он это всегда пьет, когда слишком много ворожит.
Алтонгирел вдумчиво глотает, и его желтовато-бледному лицу возвращается немного естественного цвета.
– А теперь я буду спать, – мрачно сообщает Алтонгирел, допив, и поворачивается носом к стенке.
Мы все выходим.
– Я так понимаю, ответ был отрицательный, – заключает Эцаган, косясь на Айшу.
– Очевидно, – вздыхаю я. – Что-то мне подсказывает, к Ажгдийдимидину в ближайшее время лучше не подходить. С Алтошей такое случалось раньше?
– От джингошских ведунов получал пару раз, хоть и не так сильно. От своих – это вообще неслыханно. Уж Старейшина мог бы сдержаться. Что ему так дались эти безродные, прям не знаю. Свои есть, что ли…
– Я, пожалуй, пойду перекинусь парой слов с Унгуцем, – предлагаю я. – Может, он вразумит приятеля.
– Сомневаюсь, – вздыхает Эцаган, – но попробуйте. И девочку с собой возьмите, она вон перепугалась насмерть, пусть Унгуц ее утешит, он это хорошо умеет.
Сказано – сделано. Прихватив по дороге сладкий пирог в качестве гостинца, мы втроем топаем к Унгуцу. Ну, топаем-то вдвоем, Алэк на мне висит. Айша бледная и несчастная, то и дело оглядывается через плечо.
Унгуц обнаруживается на террасе за рассказыванием сказки внучке. К счастью, сказка как раз кончается, а то очень было бы жалко нарушать семейную идиллию.
– А, Лиза-хян! Давненько не заходила. Князь-то как вырос! А это что за красавица?
Я присаживаюсь к столу, водружаю на него пирог и рассказываю доброму дедушке все как есть. Он понимающе кивает, а когда я дохожу до последнего эпизода, высоко задирает брови.
– Что-то у Ажги-хяна приступ любви к людям, я смотрю, – задумчиво заключает он, поглаживая бороду. – С духовниками это случается иногда, но чтоб своих бить… Придется с ним поболтать завтречка, когда подостынет. Это никуда не годится.
– Уж сделайте милость, а то он мало того что Алтошу уложил, так еще девочку напугал.
– Да, пугать квазара – тоже не лучшая идея, – соглашается Унгуц. – Ох уж эта молодежь, глаз да глаз! Айша-хян, ты б кушала пирог-то, а то Ирих с ним быстро разделается, – добавляет он, сам отправляя в рот ломоть побольше.
После трех кусков пирога и литра чаю под Унгуцевы байки Айша немного отходит и даже начинает хихикать вместе с Ирих. Все бы ничего, но Алэк решает, что с него на сегодня достаточно приключений и вообще пора спать, однако вместо того, чтобы тихо заснуть, начинает громко плакать.
– Боюсь, что светский визит окончен, – извиняюсь я и, прихватив Айшу, уношусь домой укладывать дитятко.
Алэк обычно долго не скандалит, но сегодня никак не желает успокаиваться. Когда мне наконец удается его уболтать и сгрузить в кроватку, я выхожу на цыпочках из спальни и обнаруживаю Айшу согнувшейся на диване в три погибели.
– Ты чего? – спрашиваю.
Она только пищит в ответ и держится за живот. Неужто пирог впрок не пошел? А такой был приличный и с виду, и на вкус…
Поскольку Айша все равно не расскажет мне, что у нее болит и как именно, сразу приспосабливаю к ней свой аппарат для выявления болей у младенцев. Эге, пирог-то тут ни при чем, просто кто-то на нервной почве резко повзрослел. Леплю ей на пузо пластырь локального обезболивания, чтобы на мозги не действовало. Интересно, девочкам-духовникам можно носить противозачаточный пластырь, чтобы не иметь этой проблемы, или он как-то помешает волшебным способностям?..
Пластырь начинает действовать довольно быстро, Айша раскладывается и лежит на диване, благодарно глядя на меня.
– Пошли ко мне в кабинет, – говорю. – Тебе надо научиться пользоваться гигиеническими приспособлениями.
В дом к Эцагану мы приходим уже вечером. Алтонгирел проснулся и сидит на кухне, посасывая из большой пиалы что-то зеленовато-гнусное. Вид у него вполне соответствует цвету напитка, но скорее озлобленный, чем болезненный. Айша сразу, как мы вошли, присаживается рядом и принимается сочувственно смотреть. Как бы дырку не просмотрела.
– У нее начались, как ты выражаешься, «женские дела», – сообщаю я.
Алтонгирел задумчиво кивает.
– Ну хотя бы этого ждать не придется. Завтра попробую поговорить с другими Наставниками…
– Может, тебе стоит сначала окрепнуть немного? – интересуюсь. – А то если каждый будет так реагировать…
– Не будет, – отрезает Алтоша. – Ажгдийдимидин – единственный, кто сильнее меня. Остальные, если позволят себе подобное, первыми с крыльца полетят.
– Ты особо Старейшинами-то не разбрасывайся, – скептически замечает Эцаган. – Помимо того что это подсудное дело, еще и просто опасно, они ж старые, кости поломают…
– Разберусь как-нибудь, – цедит Алтоша, раздувая ноздри, и я решаю потихоньку ретироваться в надежде, что Эцаган присмотрит за этими несчастными колдунами.
Глава 7
После утреннего Совета Азамат возвращается домой и плюхается на диван, воздев руки к потолку.
– Лиза, я не знаю, что делать с этими духовниками, они все посходили с ума!
Из-за высокой спинки кресла выглядывает матушка, которая вместе со мной сидела и пила какао со взбитыми сливками.
– Ты что такое говоришь, сынок? – строго спрашивает она. – Ты с духовниками-то поосторожней…
– Ой, ма, прости, не заметил тебя, – кается Азамат. – Лиз, сходи со мной в кабинет, а?
Я поднимаюсь, спешно проглатывая откушенный кусок и прихватываю чашку, в то время как матушка ворчит:
– Да сел бы поел спокойно, не убежит жена-то…
Но мы уже выходим.
– Что там стряслось? – спрашиваю, когда Азамат плотно закрывает за нами дверь своего кабинета и усаживается прямо на антикварный стол.
– Да видишь ли, Алтонгирел не такая уж невинная жертва, как он вчера притворялся.
Я хлопаю глазами.
– Хочешь сказать, он первым начал ссору с Аж… тьфу, с утра я это не произнесу.
– Ну, скажем так, я начинаю с тобой соглашаться в отношении того, что Алтонгирелу катастрофически не хватает такта. Когда Старейшина довольно резко отказался принять ученицу из безродных, наш дорогой друг решил надавить на слабые места, мол, вы же сами квазар, и каково бы вам было, если бы вас не взяли в учение… ну и несколько увлекся, живописуя подробности. Всех духовных тонкостей они при мне не обсуждали, но я так понял, Ажгдийдимидину было не слишком приятно выслушивать, в каких мучениях он бы умер в такой ситуации.
Я могу только закрывать лицо руками – Алтоша такой Алтоша!
