– Да вот, я как-то не ожидал… В нем кил двести, наверное.
Я начинаю прикидывать какие-нибудь конструкции с домкратами на колесах, но тут встревает Кир:
– Погодите, я знаю, что делать! Давайте носилки. Айша!
Я слышу хрупанье снега, и в кадре появляются Айшины ноги. Дэн раскладывает носилки, с сомнением глядя на мелкую хрупкую девочку.
– Кир, ты гений! – сообщаю я.
– И в чем гениальность? – интересуется Дэн.
– Давайте мы его на носилки сдвинем, по снегу это легко… – тараторит Кир, не обращая внимания. Телефон со включенной камерой отправляется в карман, и я перестаю что-либо видеть. – Во-от, теперь, Айша, можешь поднять носилки и загнать в машину?
– Кир, вынь меня! – прошу. – Дай посмотреть!
– А, ой, прости, – слышится его голос сквозь шорох кармана, и вот уже я наблюдаю носилки, шатко и неровно левитирующие в открытые двери Дэнова фургона. Немного неуклюже приземлив пациента на кушетку, Айша тяжело выдыхает и повисает у Кира на руке, отчего камера опять дергается, и в кадре появляются еще одни ноги, обернутые пестрым дилем.
– Вы едете? – спрашивает Дэн. – Тогда полезайте.
Ноги в диле поспешно карабкаются в кузов, Дэн прыгает в кабину, двери захлопываются, и фургон уезжает, покачиваясь, по завалам снега.
– Фу-у-у-ух, – вздыхает Кир и прибавляет пару забористых непечатных выражений.
– Солидарна, – усмехаюсь я, откидываясь на спинку, чтобы сбросить напряжение. Вот только забыла, что сижу я на полу и никакой спинки за мной нету.
– Э, Лизка, куда! – вопит над ухом Янка, ловя меня в полете. – Что там за дроздец?! Кого резали-то?
– Ты его не знаешь, – говорю, восстанавливая равновесие. – Кир, как Айша?
– Ничего, вроде отдышалась, – бодро откликается ребенок.
– А ты?
– А я-то че, я тренированный, – усмехается он.
– Ты молодец, ты отлично справился, – замечаю я.
– Да вы погодите хвалить, еще неизвестно, как я там справился, – смущается он.
Обращение на «вы» не проходит незамеченным, но я решаю не заострять на этом внимания, еще спугну.
– Все равно молодец, что не растерялся и не побоялся, – настаиваю я. – Для многих новичков это самое трудное.
– Ладно, э-э, как скажете, мы пойдем, наверное, холодно тут, и ваще че-то я жрать хочу, – тараторит Кир.
– Иди, иди, – разрешаю я. – Приятного аппетита.
Дэн вскоре отзванивает мне и докладывает, что пациент в норме. Отек спал, дыхание свободное, в трубке больше потребности нет. Полежит до завтра в палате для контроля, ну и тест на аллергены пройдет.
Короче, можно выдохнуть.
Вернувшись в здесь и сейчас, я наблюдаю бледнющую Орешницу, которую успокаивает Янка. Оказывается, бедняга заглянула мне в телефон, не вовремя проходя мимо.
– Боги милостивые, прям так глотку-то и пропорол… – бормочет Орешница дрожащими губами.
– Да говорю вам, он его спас! – настаивает Яна. – Он же дышать не мог!
– Ох, горе-то! – ничтоже сумняшеся продолжает причитать Орешница.
У нас уходит минут пятнадцать на то, чтобы совместными усилиями убедить ее в законности операции, в итоге рукодельное настроение совершенно пропадает. Ее мелкие внуки тоже принимаются хныкать, Алэк, заслышавший в телефоне голос старшего брата, теперь пристает ко мне с воплями «Ки-и-и! Ки-и-иа!» – короче, полный разлад. Приходится нам сворачивать удочки и, по кочкам, по кочкам, ехать обратно.
Я подбрасываю безлошадную Янку до Дома Целителей и уж заодно захожу проведать пациента, прихватив мелкого, внезапно ужасно заинтересовавшегося хвостом моей отросшей косички.
Сквозь затемненное стекло в двери палаты я вижу силуэт Ажгдийдимидина, сгорбившегося на посетительском сиденье подле больного.
– Мальчик ваш молодчина, – сообщает Дэн, выходя из кабинета. – Ничего лишнего не пропорол, попал очень точно. Я знаю, что он упражнялся, но все равно удивительно – в первый раз… Вы его в медвуз отдадите, я надеюсь?
– Да собираемся, – усмехаюсь я с плохо скрываемой гордостью. – Но ему бы пока арифметику освоить.
– Очень хорошо, этой планете позарез нужны свои кадры. Я бы замолвил за него словечко, если надо, хотя, думаю, вы и сами с усами, – подмигивает он.
Я неопределенно киваю. С одной стороны, Кир тоже сам, э-э, с усам, а с другой, если ему и понадобится протекция, с моей мамой в этом плане никто не сравнится, хоть она и не медик.
– Слушайте, – продолжает Дэн, понизив голос, – тут бойфренд пациента, я прям не знаю, что с ним делать. Явно не в себе человек, на вопросы не отвечает, совсем ничего не говорит, сидит у кровати, как статуя. Я ему уж как только не объяснял, что все будет хорошо, не знаю, может, я с ошибками говорю, но он вообще не реагирует.
Я фыркаю. Бойфренд, да… Интересно, это у духовников заведено полностью отключаться от реальности, когда с парой что-то случается?
– Не волнуйтесь, – говорю Дэну, – он вообще никогда не говорит.
– Немой? – удивляется Дэн. – Он ведь какой-то большой чин, разве нет? А от чего, может, можно вылечить?
– Нет, он в принципе говорить может, но у этого бывают… последствия… – пытаюсь объяснить я. – Ну, видели, как сегодня Кирова подружка носилки таскала?
Дэн спадает с лица.
– Лиза, я занимаюсь естественными науками, поберегите мою крышу. Что это было?
– Э-мм… – Я кривлю губы, прикидывая, как бы это такое объяснить без психологических травм. – Короче, похоже, что тут, на Муданге есть жизнь внеземного происхождения.
– Вы хотите сказать, что эта девочка…
– Да нет, девочка как девочка, а вот тварь, которая позволяет ей выделывать такие финты, – вот это и есть внеземная жизнь.
– Разумная?.. – осторожно интересуется Дэн.
Разумная ли жизнь Учок? Хорошенький вопросец на засыпку.
– Скажем так, разумные представители тоже есть. Например, новый лесовед моего мужа. Правда, я не знаю, возможно, это какой-то гибрид… хотя скорее конвергентная эволюция.
Дэн мотает головой, чтобы встряхнуться.
– Короче, – возвращаю его к реальности. – Я это к чему. Старейшина Ажгдийдимидин говорить не может, потому что все, что он говорит, происходит взаправду.
– Значит, эта девочка обречена всю жизнь молчать? – озабоченно морщит лоб Дэн.
– Насколько я понимаю, нет. Ее наставник учит, э-э, сдерживаться.
– А почему не может сдержаться Старейшина? – допытывается Дэн. – Он-то тем более должен уметь… или я все не так понял?
– Да я сама не большой спец, – пожимаю плечами. – Но насколько мне известно, Старейшина-то молчит всего несколько лет, а до того был как все. То есть он до этого уровня прокачался. Возможно, через несколько лет снова заговорит… Или ему это не под силу. А про Айшу говорят, что она невероятно крутая и вся из себя уникум, вроде как есть надежда, что осилит обычную человеческую речь.
