– Я был неправ, – тихо и хрипло произносит он, и я напрягаюсь, ожидая почувствовать волну непонятного кошмара, который накатывал каждый раз, когда Ажгдийдимидин открывал рот. Но ничего не происходит. Духовник меж тем продолжает: – Мне предлагали взять тебя в ученицы. Я отказался. Потому что плохо думал о тебе и о Кире. Потому что неправильно понял знак от богов. – Он делает большую паузу, кажется, даже переводит дыхание. Лицо у него очень сосредоточенное. – Надеюсь, теперь я стал умнее. Пожалуйста, прости меня. Я бы хотел взять тебя в ученицы, если ты согласишься.
По его виску скатывается капля пота, но я по-прежнему не чувствую никаких сверхъестественных явлений.
Айша неистово мотает башкой и вцепляется в Кира. Тот скептически оглядывает ее и понурившегося Старейшину.
– Вы зря так в кучу все свалили, она думает медленно. Айш, слушай внимательно: ты его прощаешь?
Айша кивает, не мешкая.
– А учиться у него хочешь?
Айша, так же не мешкая, мотает головой и умоляюще смотрит на Алтонгирела.
– Это не моя идея, – тут же отзывается Алтоша и приосанивается.
– Ну вот видите, – обращается Кир снова к Ажгдийдимидину. – Полдела сделано. Но ма права, как вы ее учить собираетесь, если минуту поговорить чуть не надорвались?
Ажгдийдимидин пораженчески кивает.
– Спасибо за прощение, – выдавливает он и достает платок, чтобы вытереть взмокший лоб.
Кир смотрит на него с выражением неприязни и участия одновременно. Духовник замечает взгляд и делает глубокий вдох, собираясь еще что-то сказать, но Кир его останавливает:
– Ладно, ладно, я тоже прощаю, а то как бы не пришлось мне сегодня еще учиться делать массаж сердца!
Духовник склоняет голову, обозначая признательность за сэкономленные усилия, и переводит дух.
Наступает небольшая пауза, даже Хос с Алэком молча ждут, что будет дальше, а я подумываю, не надо ли помочь Старейшине встать, но тут молчание нарушает Алтонгирел.
– Вообще, – говорит он неуверенно, – то, что сейчас Старейшина Ажгдийдимидин продемонстрировал, это именно то, чему тебе, Айша, надо научиться. В смысле, говорить без привлечения силы.
Старейшина оживленно кивает, а вот Айша вцепляется в Кира так, что пальцы белеют, и неистово мотает головой.
– Да нет, я не собираюсь тебя ему отдавать совсем! – кривится Алтоша. – Я только хотел сказать, посмотри, на что тебе надо ориентироваться. Поди-ка сюда.
Айша неохотно отцепляется от Кира, который потирает прихваченное место, и пробирается к Алтоше, огибая Старейшину по широкой дуге. Алтонгирел ждет, пожевывая губу, потом с заметным душевным усилием кладет руки Айше на плечи. Оно того стоило – девочка сразу оживает и задирает голову в ожидании дальнейших команд.
– Я что хочу сказать, – негромко начинает Алтоша. – У Старейшины Ажгдийдимидина есть опыт усмирения своей силы. А мне пока что не приходилось с этим сталкиваться. Я остаюсь твоим учителем, да, но это не значит, что никто другой не может оказаться полезным. Мне кажется, мы могли бы, скажем, пригласить Старейшину на пару занятий. Ты ведь хочешь как можно скорее научиться говорить без проблем, правда?
Айша затравленно косится на Ажгдийдимидина, некоторое время мнется, но в итоге все-таки кивает.
– Хорошо, – одобряет Алтонгирел, а потом, бросив взгляд на меня, добавляет: – Я считаю, ты приняла правильное решение.
Айша застенчиво улыбается, обхватывает Алтошин локоть и практически повисает на нем.
Я вздыхаю с облегчением и уже собираюсь сгрести в кучку своих детей да пойти домой, когда в приемную, шарахнув дверью, врывается еще один персонаж – высоченный детина лет двадцати пяти, с перепуганными блестящими глазами.
– Где батя?! – громыхает он с порога. – Ажги-хон, что случилось?!
Ажги-хон? Это какой-то новый вариант обращения… Я понимаю, Унгуц и Сурлуг зовут нашего духовника Ажги-хян, это вроде как Ажгичка, но Ажги-хон – какая-то странная фамильярность. Впрочем, самого духовника она нимало не смущает. Он улыбается, кивает, встает и указывает на меня.
– А я чего? – моргаю я.
– Это сын Сурлуга, – поясняет Алтонгирел. – Расскажи ему, в чем дело.
– А-а… – Я принимаюсь объяснять, что беспокоиться не о чем, а тем временем мозги у меня закипают: какой может быть сын у Сурлуга, если он пара Ажгдийдимидина? Но парень и правда на него похож. – Собственно, вы можете зайти к нему, мы тут просто о других делах говорили и не хотели мешать ему отдыхать…
Ажгдийдимидин подталкивает парня в спину, и вдвоем они скрываются за дверью палаты.
– Как его зовут-то хоть? – спрашиваю я у Алтоши, все еще раздумывая, прилично ли задать тот вопрос, который меня на самом деле интересует.
– Гардероб, – отрезает духовник.
– Как?! – каркаю я.
– Это прозвище, естественно, – поясняет Алтоша.
Пока я обтекаю, Кир, который, видимо, не знает такого слова, озвучивает мой нескромный вопрос:
– А откуда у пары духовника сын? Левый, что ли?
Алтоша прожигает его взглядом.
– Сурлуг был женат до того, как встретил Ажгдийдимидина. Его жена умерла в родах.
– Ох ё… – сочувственно протягивает Кир.
Через стекло я вижу, что Сурлуг, не в пример большинству муданжцев, наказ врача выполняет в точности: лежит, молчит и не двигается, даже не пытается снять маску, хотя теперь, когда известно, на что была аллергия, маска и вовсе не нужна. Я решаю зайти и ослабить режим, а то бедняга Гардероб рехнется с двумя немыми. Кир проскальзывает вместе со мной, вероятно, чтобы своими глазами увидеть живого пациента.
– Ему что, разговаривать нельзя? – озабоченно спрашивает Гардероб.
Я подавляю позывы к хохоту от комичности его прозвища в сочетании с серьезностью ситуации.
– Можно. Собственно, на мой взгляд, ему и на ночь тут оставаться незачем, но лечащий врач – Дэн, он предпочитает перестраховаться.
– Спасибо вам, – с чувством говорит Сурлуг, садясь на койке. – Простите, что создал столько суеты из-за пустяка…
– Это был не пустяк, – поправляю я. – Вам просто невероятно повезло. Если бы сегодня Кир на полчаса позже мимо проходил, мы бы тут сейчас так мирно не разговаривали.
– Нойн-хон, я у вас в долгу, – тут же кланяется Сурлуг.
Кир неуверенно пожимает левым плечом.
– Погодите, как сегодня? – хмурится Гардероб. – Мне Ажги-хон еще вчера написал, чтобы я срочно приехал, потому что с батей неладно…
Я строю рожу в том смысле, что кто-то мог бы вместо ссор и неадеквата сдать своего драгоценного в Дом Целителей, если ожидал беды. Но Сурлуг только сочувственно спрашивает:
– Ты знал, да?
