— А как же плантация? — спросила Сара. — С тех пор, как я здесь, я не видела, чтобы велись какие-нибудь работы.
Олимпия кивнула.
— С самой войны тростниковые поля пущены под пар. Дэмьен отказался выращивать тростник. Большая часть рабов ушла от нас, конечно, но племянник вполне мог бы нанимать помощников, если бы захотел.
— Но… простите за нескромность, мисс Фонтэн, как же вы живете?
Олимпия улыбнулась.
— К счастью, мой брат за много лет до войны предвидел ее. Разговоры об отделении пошли здесь с начала 50-х годов. Луис знал, что война неизбежна, и перевел значительную сумму золотом в один английский банк. Поэтому никаких денежных проблем в Белль Фонтэне не возникало. Жаль, что не могу сказать того же о наших друзьях.
Сара нахмурилась.
— Значит у Дэмьена просто нет нужды заниматься плантацией?
— Никакой. До последнего времени он просто сидел у себя в кабинете и бесконечно писал воспоминания о Винси.
— Он их вам показывал?
Олимпия решительно покачала головой.
— Никогда.
— И сколько лет это продолжается?
— Как я уже сказала, с тех пор, как кончилась война, с 65-го года, шесть лет.
Значит, сейчас 1871 год, удивилась Сара. Осень 1871-го года.
ГЛАВА 8
В этот день за работой Сара размышляла о разговоре с Олимпией. Она думала о несчастьях, преследующих семью Фонтэнов в течение многих лет.
Неудивительно, что Дэмьен превратился в затворника. Ей казалось, что она страдает из-за гибели Брайана — и она, разумеется, действительно глубоко страдала. Но потерять всю семью — родителей, сестер, любимого брата, не говоря уже о жене и ребенке! Это выходило за пределы понимания. Значит, она даже еще не начала узнавать всей глубины мучений Дэмьена, но все-таки доставила ему минутную радость, восстановив портрет Винси. Сара почувствовала себя счастливой, из глаз хлынули слезы. Ей хотелось узнать Дэмьена ближе, у них ведь так много общего; они могут исцелить друг друга.
Уж не за этим ли переместили ее сюда? Уж не страдания ли свели их во времени? Эта мысль была подобна откровению; рука ее задрожала, и работу пришлось прервать.
В этот день Сара закончила реставрацию автопортрета. Отступив от мольберта, она критически осмотрела картину и осталась довольна. Ее мазки полностью копировали мазки Винси; его боль, его талант — все было в этих мазках. Теперь сырые места должны просохнуть; тогда через несколько недель, если она еще будет здесь, она заново покроет всю поверхность картины легким слоем лака.
Сара все еще восхищалась своей работой, когда в салон вошел Дэмьен. Каким-то образом она почувствовала его приближение еще до того, как услышала скрип половиц. Она повернулась к нему, улыбаясь и сияя, словно купаясь в волнах удовлетворения собственной работой. Он встал рядом с ней, и сердце ее забилось быстрее — так он был хорош в черном костюме и белой плоеной рубашке, с глазами, заблестевшими при взгляде на нее.
— Добрый день, Сара, — сказал Дэмьен.
— Добрый день, Дэмьен, — прошептала она.
Как странно, что между ними уже появилась близость, что они так быстро покончили с формальностями и стали называть друг друга по имени.
Он подошел ближе, внимательно глядя на портрет. Красивый рот его дрогнул.
— Вы все сделали превосходно, — сказал он прерывающимся голосом.
— Спасибо. Признаюсь, я и сама довольна.
Он оглядел комнату.
— Мне не терпится увидеть, как вы восстановите другие картины.
— Надеюсь, они получатся не хуже.
— Я в этом уверен, — сказал он с доброй улыбкой. — Вы талантливый человек, Сара.
— Еще раз спасибо.
— Ну что же, тогда… — он медленно повернулся, собираясь уходить.
— Дэмьен! — позвала она. Он обернулся.
— Да?
Увидев напряженное ожидание в его глазах, Сара глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
— Сегодня утром я говорила с вашей теткой, и она рассказала мне… рассказала кое-что об истории вашей семьи. Я просто хочу, чтобы вы знали, как я сочувствую вам.
— Благодарю вас, — ответил он чопорно, и по натянутому выражению его лица она поняла, что он подавлен. — У вас есть еще что-нибудь?
Она сделала еще шаг вперед и с трудом сглотнула.
— Прогну вас, не уходите, — тихо сказала она. — Останьтесь и расскажите мне о Винси.
Страшная боль появилась в его глазах, и его черты застыли, превратившись в непроницаемую маску.
— Это невозможно, — хрипло, сказал он и направился к двери.
— Прошу вас, — повторила она, заставив себя подойти к нему и тронув его за рукав. Она ощутила, что мышцы его напряглись от ее прикосновения, а когда он обернулся и посмотрел на нее, в его глазах появилась мука. О, он совершенно реален, подумала она, и так страдает!
Она окинула взглядом комнату. Ей было страшно и больно.
— Я только хочу понять его, — тихо сказала она.
Дэмьен вслед за ней обвел комнату мученическим взглядом, задержавшись на автопортрете. Его улыбка, его голос были исполнены доброты, когда он прошептал:
— Но вы уже поняли его.
В эту ночь у Сары на душе было неспокойно, и она никак не могла уснуть. Наконец она надела халат и опять пошла в салон еще раз посмотреть на живопись Винси при лунном свете.
Весь вечер ее мысли были заняты Дэмьеном и их коротким разговором. Она жаждет приблизиться к нему, а через него — к Винси. Всякий раз, когда она смотрит на работы Винси, она видит страдающую душу — и как же знакомо ей это страдание! Они видит его в себе; видит его в Дэмьене. Всякий раз в обществе Дэмьена она все сильнее убеждается, что ее присутствие здесь предопределено. Если бы только они могли поделиться своими страданиями!
Но Дэмьен, кажется, совершенно замкнулся в своем горе. При мысли о его ужасных одиноких мучениях слезы навернулись ей на глаза.
Вдруг мягкий голос сказал:
— Добрый вечер, Сара.
Она обернулась и увидела Дэмьена. Он стоял в дверях, и лунный свет обрисовывал его высокую прекрасную фигуру. Серебро омывало густые волнистые волосы, ртутный свет вспыхивал на атласной куртке и сверкал в глубоко сидящих глазах. Какое зрелище! Настоящий праздник для всех чувств, подумала она.
Ей не было стыдно стоять рядом с ним в халате и ночной рубашке. Ей казалось, что он ее старый друг, что она знает его всю жизнь.
— Добрый вечер, Дэмьен, — ответила она радостным шепотом.
Он долго смотрел на нее, и лицо его выражало смущение.
— Что вы делаете здесь так поздно? — спросил он.
