Мир за пределами дома, мир XIX века, все так же был ей недоступен. В каком-то смысле они с Дэмьеном стали узниками дома. Он словно олицетворял их горе, которое они разделяли друг с другом, но которое не ушло из их жизни. Она любила Дэмьена всем сердцем, но как здоровая, полная сил молодая женщина, чувствовала, что попала в западню.
Дэмьен по-прежнему проводил много времени закрывшись в кабинете, но Сара знала, что он стоит на пороге больших внутренних перемен. Он часто смеялся, прежний Дэмьен даже улыбался крайне редко. По ночам он приносил ей цветы и сладкое вино; они танцевали в салоне, часами беседовали и радостно ласкали друг друга.
Были и другие намеки на перемены. Однажды утром, ходя по салону, Сара услышала стук копыт. Подойдя к окну, она увидела Дэмьена, стоящего рядом со своей лошадью перед заросшим полем. Он смотрел на заброшенную землю, на сорные травы, словно обдумывал план действий. Не собирается ли он опять превратить Белль Фонтэн в цветущую плантацию? Сара внимательно наблюдала за ним. Сев на лошадь, он поехал к дому; во дворе его встретил конюх, принял поводья, и Дэмьен поднялся на крыльцо. Но губах его была задумчивая улыбка, на щеках появился румянец.
Два дня спустя произошел другой знаменательный случай. Сара отдыхала в гостиной в обществе Олимпии, когда быстро вошел Дэмьен с куском прекрасной белой глади в руках. Его волосы были взъерошены ветром, глаза сияли, и от него пахло терпким запахом опавших листьев.
— Сара, сделайте себе платье из этого материала, — сказал он взволнованно. — Я был в городе по делам и увидел его на витрине мануфактурной лавки. — Положив ткань на колени Саре, он обратился к тетке: — Как вы думаете, тетя, гладь подойдет Саре?
— Подойдет, племянник, — вежливо ответила та.
Потом Дэмьен вынул из кармана моток голубой атласной ленты и протянул его молодой женщине.
— Я полагаю, для отделки бледно-голубое будет неплохо, а?
— Конечно, — ответила та, тронутая его заботливостью, — это очень красиво.
— Сара, вы должны посмотреть на листопад у Речной дороги, — продолжал он, все больше воодушевляясь, — какое великолепие! Цвет листьев совершенно изменился. Я отвезу вас… — внезапно он замолчал, и они горестно посмотрели друг на друга.
— Конечно, Дэмьен, — храбро ответила Сара, — мы обязательно съездим туда… как-нибудь.
Отрезвев, он отошел от нее, и обоим стало неловко. Вынув из кармана часы, Дэмьен с вымученной улыбкой посмотрел на тетку:
— Ну что же, милые дамы, я должен вернуться к своим трудам. Хочу успеть поработать при дневном свете, я сильно выбился из своего графика. Извините меня.
Он откланялся, а Сара стала рассматривать ткань и ленты. Лента блестела в ее дрожащих руках, по щеке скатилась слеза. Безвыходность положения предстала перед ней со всей ясностью. Хотя Дэмьен сам себе в этом не признается, но он делает первые шаги к выздоровлению, думает о будущем, о своем будущем. Он готов к исцелению, готов возродить свое разбитое сердце, как она возрождает живопись Винси.
Ей стало и радостно, и горько. Дух его воскресает; но когда Дэмьен обретет утраченную цельность, это неизбежно разлучит их. Потому что к дому, к прошлому его привязывает ее любовь. Неужели их любовь навсегда останется узницей?
Размышления Сары прервал голос Олимпии:
— Племянник сделал вам прекрасный подарок, — она подошла к молодой женщине, шелестя своими тяжелыми юбками, и потрогала ткань. — Но какой странный выбор — белый цвет, вы не находите?
И женщины обменялись многозначительными взглядами. В карих глазах старой девы сверкнула почти не скрываемая враждебность.
Никто из них не сказал вслух о том, что само собой разумелось: из белой ткани шьют подвенечные платья.
Через неделю Сара обнаружила у себя задержку. Вероятная беременность наполнила ее самыми разными чувствами — радостью, надеждой утвердиться в этом мире, страхом, смущением, отчаяньем. В ней прорастает семя Дэмьена, это чудо; но неужели они никогда не будут счастливы по-настоящему, раз их существование ограничено стенами дома? А если ребенок унаследует от матери невозможность жить во внешнем мире?
Говорить Дэмьену о своих предположениях еще рано, и ночью Сара только коснулась этой темы. Они лежали рядом, пили вино, и она спросила:
— Дэмьен, а что если у нас будет ребенок? И что если он будет такой же, как я, — не совсем принадлежащим этому веку? Что если в какой-то момент нас с ним заберут отсюда через дверь во времени?
— Я никогда не позволю этому случиться, дорогая, — сказал Дэмьен трепещущим страстным голосом, притянув ее к себе.
— Но если? Ведь эта таинственная сила может оказаться сильнее нас обоих. — Он хотел было возразить, но она добавила: — Прошу тебя, Дэмьен, я же должна знать. Я не вынесу, если на тебя снова обрушатся потери и разочарование.
Он погладил ее по щеке.
— Я сказал, что подарю тебе ребенка. Если я попытаюсь забрать его обратно, какой же это будет подарок?
— Дэмьен! — Сара прижалась к нему.
— Будь что будет. Я никогда не стану сожалеть о том, что у нас было. Не забывай об этом.
— Хорошо.
— И не бойся, любовь моя. Мы всегда будем вместе — ты, я и наше дитя.
Саре так хотелось разделить его уверенность! В эту ночь она любила его со сладким отчаянием. Потому что поняла, что в этом доме и в этом веке ей не найти ответы, которые она ищет. Сердце у нее просто разрывалось.
Вероятно, она найдет ответы, вернувшись в XX век.
ГЛАВА 18
Утром на душе у Сары было беспокойно. Она всячески старалась отодвинуть решительные выводы, к которым пришла накануне. Да, пора возвращаться в настоящее. Нужно побольше узнать о Дэмьене — да и о себе самой. Сохранились ли какие-либо документы о семье Фонтэн? Нельзя ли выяснить, на самом ли деле она жила и умерла здесь, в прошлом, с Дэмьеном? Ответы необходимы, особенно теперь, когда она, возможно, носит ребенка Дэмьена. В этот день она много работала, завершая реставрацию картины с изображением экипажа на Речной дороге под сводом огненной осенней листвы. Вчера Дэмьен сказал, как ему хочется, чтобы она увидела великолепную осень. Да, она должна найти способ жить в мире Дэмьена по-настоящему.
День клонился к вечеру, когда Сара окончила работу. Она окинула ее критическим взглядом и осталась довольна. Промывая кисти, она оглядела салон. Семь работ восстановлены полностью, но еще целых семнадцать картин требуют внимания. К наиболее поврежденным она даже не прикасалась. Конечно, она не застрянет в настоящем, она отыщет дорогу обратно, чтобы завершить работу, выполнить свою миссию, а главное, чтобы любить Дэмьена.
Сказать ему, что она уходит? Нет. Он начнет переубеждать ее, а ей и без того трудно. Поэтому она написала ему письмо:
Дорогой Дэмьен!
