Насвистывая и пританцовывая, он оставил дома позади. И лишь поравнявшись с последней кучей шлака он увидел – это. Он встал как вкопанный. Свист замер у него на губах. Он не сразу понял, что это. Может быть, кто-нибудь что-нибудь обронил? Оно напоминало небольшую сумку, или кошелек, или, скорее, сверток.
Он наклонился. Это была птичка, красногрудая малиновка. Она лежала на боку, а лапки торчали. Окаменевшие, неподвижные. Мертвая. Трудолюбивые муравьи уже проложили тропу от травы до птички и деловито сновали по ней туда-сюда.
Карл долго стоял, не двигаясь, и смотрел вниз. Птичка умерла ночью. В какой-то миг ночи, пока земля готовилась родить новую жизнь, то, что уже жило, умерло, не издав ни звука и не привлекая к себе внимания.
Птичка, наверное, летела над дорогой. Должно быть, она спускалась все ниже и ниже, пока наконец не запрыгала по земле, то подлетая на несколько метров, то делая несколько шагов по дороге, а потом упала на гравий и забилась, захлопала крыльями. После нескольких безуспешных попыток подняться она замерла, уставилась в пространство своими глазками-бусинками, частое дыхание еще ерошило на груди перышки. А в первые часы рассвета ее яркие глазки уже затянула пленка. Птица умерла тихо, в одиночестве, никто этого не видел.
Такая судьба ждала все, что выходило из мокрой земли, из липкой слизи и плесени. Все живое, и большое, и малое. Все появлялось, прокладывая себе путь из клейкой сырости. А потом, время спустя, все умирало.
Карл снова посмотрел на день, на солнечный свет и холмы. Теперь все выглядело по-другому, совсем иначе, чем минуту назад. Небо, голубое и чистое, простиралось, сколько хватало глаз. Но кровь и перья упали с неба. Небо было прекрасным, пока он смотрел на него издали. Но стоило посмотреть внимательнее, и оно оказалось вовсе не красивым. Оно было уродливым и злым.
Небо было сшито на живую нитку, подклеено жевательной резинкой и скотчем. Оно трескалось, его чинили, оно трескалось снова и его чинили опять. Оно крошилось и провисало, гнило и вздувалось на ветру и, как в детской сказке, роняло на землю куски себя.
Карл медленно пошел дальше. Сойдя с дороги, он вскарабкался на узкий земляной увал. Скоро он уже лез верх по травянистому склону, тяжело дыша и делая большие шаги. На мгновение он остановился и обернулся назад.
Компания и ее собственность уже стали маленькими, оставшись далеко внизу. Они съежились, сделавшись совсем незначительными. Карл опустился на камень. Мир вокруг был тих и беззвучен. Ничто не шевелилось кругом. Его мир. Его безмолвный, персональный мир.
Но он не понимал его. Так разве это мог быть его мир? Он вышел, улыбаясь траве и цветам. А нашел что-то большее, чему он не мог улыбнуться. Что-то совсем не приятное. Что-то, чего он не принимал, не понимал и не желал.
Значит, этот мир не его. Будь это его мир, он бы устроил его иначе. Этот мир плохо собрали. Очень плохо. Такой способ сборки не вызывал у него одобрения.
Молчащая птица, которая лежит на дороге. Она напомнила ему кое-что. Его мысли ушли далеко. Что же она ему напомнила? Его пронзило странное чувство. Это уже случалось с ним. Это самое. Он уже выходил в мир и находил в нем нечто ужасное. Что-то, не поддававшееся разумному осмыслению. Что-то, чего он не мог объяснить или понять.
Немного погодя он вспомнил. Кот. Умирающий старый кот, с оборванными ушами, одноглазый, тощий, облезлый. Кот и птица. Все остальные. Мухи, жужжащие вокруг. Ручейки муравьев. Все смертное, уходящее в тишине, незаметно уплывающее в небытие. Без свидетелей, без помощи.
Он никогда не мог понять вот это, эту вещь, которая встречалась ему в теплом огромном мире. В ней не было смысла. Никакого. Может, была какая-нибудь цель? Или причина?
Когда он понял, что кот мертв, он вернулся в дом, медленно шагая в глубокой задумчивости. Внутри он прошел в свою комнату, к своим вещам. К своему микроскопу. К своим маркам, картам, рисункам и книгам. У них была цель. Был смысл. Их существование имело свою причину. На них можно было смотреть, их можно было понять.
Карл сидел на склоне холма и думал о своем детстве. Не так уж давно это было. Не так далеко в прошлом. Он чувствовал, как его окружают воспоминания, как они теснятся вокруг него со всех сторон. Видения, запахи. Вкусы. Его прошлое еще не покинуло его. Оно было близко, только руку протяни. И ждало только знака, чтобы вернуться. Его комната. Его микроскоп. Рисунки, которые он делал.
Он сел и задумался о них.
Глава 15
– Карл! – резко позвала женщина.
И маленький мальчик Карл вбежал в комнату.
– Карл, я ухожу на работу. Мог бы хотя бы вынести мусорное ведро. У тебя для этого будет целый день.
– Я вынесу, – сказал Карл. Он ждал, надеясь, что она не попросит его больше ни о чем.
– И тебе не кажется, что пора бы уже заняться школьными заданиями? Когда ты все же вернешься в школу, то так отстанешь, что тебе будет никогда не догнать.
– Ладно, – сказал Карл.
Женщина надела пальто и шляпу. Взяла свой сандвич, завернутый в перетянутый резинкой бумажный пакет.
– До свидания.
– До свидания.
Он смотрел ей вслед, пока она шла от двери по бетонной дорожке к выходу на тротуар. Там она скрылась из виду. Карл побежал в кухню. Открыл маленькую дверцу под раковиной, нагнулся, чтобы достать мусорный пакет. Протащил капающий пакет через весь дом, вынес через заднюю дверь на крыльцо, осторожно открыв дверь ногой.
День был теплый и яркий. Он поморгал на солнце, огляделся, несколько раз глубоко вздохнул. Его охватила радость. В его полном распоряжении был целый день. А он так много собирался начать.
Карл спустился с мусорным пакетом по ступеням заднего крыльца и понес его по дорожке мимо больших лилий, по влажным зеленым листьям которых ползали пауки. Он бросил пакет в мусорный бак. После этого бегом вернулся в дом и захлопнул за собой дверь.
Он остановился посреди комнаты. Его взгляд охватывал ее целиком, вместе с вещами, которые его окружали. С чего же ему начать? Есть электрический мотор, который он делает из скрепок для бумаги и проволоки. Но он может и подождать. На столе среди разбросанной бумаги, книг и карандашей лежал его альбом для марок, марки мокли рядом, в чашке. Он прошел мимо них. Они тоже подождут.
Карл подошел к столу. Сдвинул в сторону журналы и книги и достал картинку. Это была фотография из журнала, с нее с ненатуральным радушием улыбалась ему девушка – груди, ноги, красные ногти. Карл замер перед ней как завороженный. Вот. С этого он и начнет.
Он потянулся к верхнему ящику стола и вынул из него лист бумаги и толстый черный карандаш. Осторожно присел на краешек кровати, держа картинку, бумагу и карандаш в руках. Так, сидя на кровати, освещенный солнечными лучами, пробивавшимися через занавески из рогожки, он начал копировать картинку, весь подавшись вперед, сосредоточенно-заинтересованный, держа лист в нескольких дюймах от глаз. Карандаш оставлял на бумаге жирные, расплывчатые следы, которые он то и дело принимался яростно стирать, так что весь рисунок очень скоро приобрел многозначительный, туманный вид, точно проглядывал через сердитое грозовое облако.
