– Ну, и что вы об этом думаете? – хрипло спросила женщина. Окружавшие ее праздные мечтатели подняли головы в кротком восхищении.
– Мы ничего не слышали. Да ты и сама знаешь, что я думаю об этой бредятине.
Женщина бесстрастно продолжала:
– Я пытаюсь выяснить, на чем основано учение Бекхайма. На квиетизме
[57]
? – Ее слова заглушал негромкий шум голосов и музыка. – Конечно, это реакция, но реакция иного рода. На ум приходит пацифизм, но квиетизм больше напоминает квакерскую концепцию личного вдохновения… Первая ересь… Протестантский смысл индивидуального сознания.
Хедли споткнулся о лодыжку маленькой девушки, которая сидела на корточках и восторженно слушала. Крохотное светловолосое существо с огромными ярко-синими глазами и телом десятилетнего мальчика. Она умильно ему улыбнулась и снова повернулась, чтобы ничего не пропустить.
– Норт-бичские интеллектуалы, – проскрипела ему на ухо Лора. – Сплошные извращенцы, вырожденцы и дилетанты. Никакой общественной сознательности, – она принесла с кухни охапку пивных банок и с громким звоном бросила их на траченный молью ковер. – Угощайтесь, – недовольно рявкнула она. – Бокалов, извините, нет.
Открывалку передавали по кругу. Фоном слышался густой и низкий голос Поля Робсона, который постепенно затихал: казалось, пластинка крутилась все медленнее.
И за все твои горькие слезы,
И за все твои горькие слезы,
И за все твои горькие слезы,
Мамита миа,
Мы отплатим сторицей,
Мы отплатим сторицей.
Стоя у окна, Хедли всматривался в ночную темень. Кое-где желтели уличные фонари, разбросанные беспорядочно, без видимого плана. Вселенная случайных возможностей… Свободные частицы то кружатся, то останавливаются, и в этом нет никакого смысла.
Дейв подошел к нему.
– Знаешь ее?
– Нет, – ответил Хедли.
– Она издает в Сан-Франциско высоколобый ежеквартальный журнал. Критические статьи о Т.С. Элиоте и Юнге. Рассказы под Капоте… или что-нибудь еще похлеще.
– Знаю, «Суккуб».
– Хочешь домой? Могу отвезти – удобный повод улизнуть отсюда.
– Я сам доберусь, – сказал Хедли. Он пытался понять, почему эта женщина вызывает такую активную неприязнь у Дейва и Лоры. – Не утруждай себя…
– Я все равно тебя отвезу, – Дейв махнул Лоре, та сердито глянула, но не стала его останавливать. – Надеюсь, Марша исчезнет до моего возвращения, – он распахнул дверь в прихожую.
– Ты уходишь? – спросила высокая стройная женщина.
– Я вернусь, – уклончиво буркнул Дейв.
Перед тем как за ними закрылась дверь, Хедли в последний раз взглянул на Маршу Фрейзьер, которая, скрестив руки на груди, вещала таким же низким, безразличным голосом.
– Они никогда не могут остановиться, – злобно сказал Дейв. – Я имею в виду болтовню. Но это еще не самое худшее. Если б на этом все заканчивалось… – Он запальчиво продолжил: – Я должен был догадаться, что эта ерунда со Стражами выманит их из нор. Хренов грибок – перевернешь камень, а он уже тут как тут.
Порывшись в памяти, Хедли спросил:
– Это не та женщина, для которой ты писал статью? Ты еще вступил в дискуссию, а она так ничего и не опубликовала.
– Фашики, – буркнул Гоулд тоскливым голосом, в котором сквозило дурное предчувствие. – Поклонники Эзры Паунда, – они с Хедли угрюмо шагали по тротуару к машине. – Антисемиты, – он в бешенстве распахнул дверцу. – Запрыгивай, и поехали. Если даже мы разобьемся… я все равно хочу отвезти тебя домой. Лучше тебе поменьше видеть этих людей.
Джим Фергессон, сорокадвухлетний мужчина с крепким здоровьем, владелец магазина «Продажа и обслуживание современных телевизоров», лежал у себя в гостиной и подсчитывал барыши. Его туфли валялись грудой возле дивана. На полу лежала скомканная газета. В углу качалась в кресле его жена Элис, которая вязала коврик. Радио вкрадчиво рассказывало о новых успехах в производстве семян для газонов, призванных совершить революцию на открытых террасах.
Фергессон достал из пепельницы в виде раковины дымящийся остаток сигары и вставил его между зубами. Он задумчиво рыгнул.
– Позвоню-таки Баду О’Нилу, – воскликнул он. – Что меня останавливает? Съезжу туда и заключу сделку сегодня же вечером.
– Съезди и посмотри еще раз, прежде чем принимать решение, – посоветовала Элис.
– Я осмотрел все так тщательно, что нашел бы дорогу в темноте. Если я не заключу с ним сделку, магазин заграбастает кто-нибудь другой, – он алчно подсчитал суммарную выручку. Высокая процентная норма чистой прибыли. Нет, сама по себе прибыль создает ложное представление; он отбросил прибыль и сосредоточился на общей картине. Разумеется, прибыль важна: никто не занимается бизнесом лишь для того, чтобы видеть свою фамилию на государственном налоговом сертификате, приклеенном над кассой. Извлечение прибыли так же органично для бизнеса, как для поезда – грохотать по рельсам. Прибыль – это коэффициент: сок, вытекающий из-под пресса… Свидетельство того, что бизнес успешен.
Но прибыль имеет смысл, только если пускать ее в дело, реинвестировать. Если карданный вал двигателя ни с чем не соединен, он крутится вхолостую, как бесполезная детская игрушка.
Вот почему так важно было приобрести «Электроприборы О’Нила» – шикарный, пафосный, глянцевитый, новейший универмаг, расположенный рядом с шоссе, со сверкающими неоновыми вывесками, подвесными светильниками, белоснежными холодильниками, кухонными плитами, стиральными машинами и сушильными приборами – эту просторную ванную комнату из фарфора и хрома, кафельный рай, покрытый нежно-белой эмалью, который ассоциировался с ангельской чистотой. Покупка «Электроприборов О’Нила» становилась духовным актом, символизировавшим почти мистическую связь со Всевышним. Если Господь когда-либо спускался на Землю, он приходил именно в тот момент, когда разрывался массивный упаковочный ящик и оттуда выскальзывала на пол блестящая установка для центробежной сушки фирмы «бендикс». Если и существовало на свете священное место, то им была пятидесятифутовая витрина «Электроприборов О’Нила», путеводной звездой сиявшая над Бейшор-Хайвей.
Приобретая «Электроприборы О’Нила», Фергессон демонстрировал свою высокую духовность.
Как он любил осторожно вставлять чугунный ломик между планками из мягкой свежей сосны, кромсать ножницами перекрученную проволоку, выдергивать коричневую клейкую бумагу из-под высоченной, гладкой, белой металлической плиты. Фергессон испытывал острейшее наслаждение, когда, сидя на корточках, прикреплял колесики к днищу тяжелой стиральной машины. Он приходил в экстаз, совершая акт высшего поклонения, когда распаковывал лотки и хромовые полки девятифутового холодильника и вставлял их на место (куда они всегда идеально вписывались). А магазин О’Нила был буквально набит запакованными холодильниками, которых еще никогда не касались, не лапали, не осматривали.
