Все члены моей семьи, кроме матери, были худыми, поэтому, надев очки в серебристой оправе, которые в те дни носили мальчики, я тут же начал походить на заправского книжного червя или ученого. (Кстати, у меня высокий лоб.) Позже, в средней школе, я страдал себореей, и из-за перхоти мои волосы выглядели гораздо светлее, чем на самом деле. Одно время меня очень смущало заикание.
Я случайно обнаружил, что если быстро согнуться, как бы стряхивая пыль со штанины, то можно произносить слова нормально. Вскоре у меня появилась привычка сгибаться во время разговора. И еще я стеснялся оспинки на щеке около носа, оставшейся после ветрянки. В средней школе я старался скрыть ее и так часто потирал ямку пальцем, что внес туда заражение. Вообще-то меня донимали и другие кожные болезни типа сыпи и прыщей. У меня они имели пурпурную окраску, что, по словам дерматолога, свидетельствовало о какой-то вялотекущей инфекции.
Сейчас мне тридцать четыре года, но я по-прежнему мучаюсь фурункулами, теперь уже не на лице, а на ягодицах и под мышками.
В школе я выделялся стильной одеждой, и это делало меня популярным среди сверстников. К примеру, мне очень нравился голубой кашемировый свитер, который я носил почти четыре года. Когда он начал пахнуть слишком сильно, наш физрук велел мне выбросить его. В конечном счете он сделал это сам, потому что я наотрез отказывался ходить в душ после занятий по физкультуре.
Однако интерес к науке во мне пробудили не журналы, а «Американский еженедельник». Возможно, вы помните статью от 4 мая 1935 года о Саргассовом море. В то время мне исполнилось десять лет, и я заканчивал четвертый класс. Вследствие малого возраста мне нравились только развлекательные книги. Но в еженедельнике был большой рисунок в шести-семи цветах. Он занимал весь разворот, и на нем изображались корабли, застрявшие в Саргассовом море. Некоторые из них находились в плену сотни лет. Меня поразили скелеты моряков, покрытые морскими водорослями, и сгнившие паруса, свисавшие с мачт. А корабли были разными, имелись даже древнегреческие и римские, времен Колумба и викингов. Они перемешались друг с другом и замерли навеки! Никакого движения!
Жертвы, пойманные Саргассовым морем!
В статье говорилось, что корабли затягивались туда и, попав в западню, уже никогда не возвращались назад. Их было много; они стояли бок о бок, растянувшись на целые мили. Все виды кораблей, существовавших когда-либо.
Хотя позже, с переходом на паровые двигатели, некоторым из них удавалось вырваться и лишь потому, что они двигались своим ходом, а не по воле ветров и течений.
Статья зацепила мое воображение и чем-то напомнила мне тот классный эпизод с Джеком Армстронгом в «Американском парне», где он попал на затерянное кладбище слонов. Я вспомнил, что Джек имел металлический ключ, который странно резонировал, когда его вставляли в скважину, и это был ключ к кладбищу. Довольно долго я стучал по каждому куску металла, попадавшемуся мне на глаза, и проверял его на резонанс. Мне тоже хотелось найти затерянное кладбище слонов (по идее, дверь должна была находиться в какой-то скале). Прочитав статью о Саргассовом море, я заметил важное сходство: затерянное кладбище искали из-за больших запасов слоновой кости, а в Саргассовом море хранились сокровища на миллионы долларов! Грузы в трюмах старых кораблей томились, ожидая, когда их найдут и заявят права на алмазы и золото. Но в данном случае имелась огромная разница: в то время как кладбище слонов было легендой, распространяемой туземцами и спятившими от лихорадки исследователями, существование Саргассового моря считалось научно доказанным фактом.
Однажды, когда родители привели сестру из школы, я разложил статью на полу нашей гостиной в том доме, который мы арендовали на Иллинойс-авеню. Мне хотелось заинтересовать Фэй своей идеей. В то время ей было только восемь лет. У нас начался спор, и мы подняли такой шум, что отец схватил «Американский еженедельник» и бросил его в ведро, стоявшее под раковиной. Это так расстроило меня, что я даже немного помечтал о том, чтобы он сгинул в Саргассовом море. Поступок был настолько отвратительным, что я и теперь стараюсь не вспоминать о нем. То был один из худших дней моей жизни, и, конечно, вся вина лежит на Фэй: если бы она прочитала статью и выслушала мои пояснения, которые я собирался изложить ей, то ничего плохого бы не произошло. Этот случай действительно расстроил меня. Они уничтожили не только важную статью, но и нечто очень красивое. Как будто растоптали утонченную мечту.
К сожалению, мои родители не интересовались наукой. Отец в паре с одним итальянцем выполнял небольшие заказы по строительным и малярным работам, а до этого он несколько лет трудился в ремонтном управлении южного участка тихоокеанской железной дороги.
Их главный офис располагался в Гилрой-Ярдс. Он никогда ничего не читал, кроме «Вестника Сан-Франциско», «Читательского обозрения» и «Национального географического журнала». Моя мать какое-то время выписывала «Либерти», но затем, потеряв свой бизнес, перешла на «Эффективное домоводство». Никто из них не стремился к наукам и образованию. Нас с Фэй постоянно ругали за чтение книг, а в годы нашего детства родители устраивали набеги на мою комнату и сжигали все, что им удавалось найти, любые печатные издания и даже библиотечные тома. Во время Второй мировой войны, когда я служил в армии и сражался за морями на далекой Окинаве, они вошли в мою комнату (которая всегда принадлежала мне), собрали научно-фантастические журналы и альбомы с наклеенными картинками девушек, все книги о стране Оз и альманахи «Популярная наука», а затем сожгли их на заднем дворе, как делали это в моем детстве. И когда я вернулся с фронта, защитив их от коварного врага, то нашел, что в доме нечего читать. А моя любимая подборка статей о необычных научных фактах исчезла навсегда. Хотя я помню, что самым пугающим фактом из тысяч других был вес, которым обладают фотоны. Каждый год свет от Солнца увеличивает вес Земли на десять тысяч фунтов. Этот факт так прочно засел в моей голове, что однажды я решил произвести расчеты. Оказалось, что, с тех пор как я узнал о весе фотонов в 1940 году, на Землю упало почти миллион девятьсот тысяч фунтов солнечного света!
Еще в моей подборке упоминался факт, который сейчас начинают признавать многие интеллигентные люди.
Я имею в виду использование необъяснимых сил ума для перемещения объектов на расстоянии! А ведь я знал об этом всегда, потому что еще ребенком занимался подобными штучками. И не только я, но и вся моя семья! Даже отец. Мы всегда так забавлялись, особенно в публичных местах и закусочных. Однажды мы всей семьей сконцентрировались на мужчине в сером костюме и заставили его поднять правую руку и почесать шею. В другой раз в автобусе мы воздействовали на толстую цветную женщину, заставляя ее выйти на следующей остановке. Помню, нам потребовалось несколько попыток, потому что женщина оказалась большой и тяжелой. А еще один раз наш семейный сеанс был испорчен моей сестрой. Когда мы сидели в какой-то приемной и концентрировались на дремавшем мужчине, она внезапно сказала:
– Что за куча дерьма!
Родители ужасно разозлились. Отец дал Фэй подзатыльник не столько из-за грубой фразы, которая не соответствовала ее возрасту (сестре тогда исполнилось одиннадцать), сколько из-за сбоя нашей мысленной концентрации. Я думаю, она подхватила эту фразу у какого-то парня в своей прогрессивной школе имени Милларда Филмора. В ту пору она ходила в пятый класс, но уже становилась грубой и резкой. Ей нравилось играть в бейсбол и драться. На игровых площадках она всегда была с парнями, а не с девочками. Как и я, Фэй выглядела сухопарой, но она умела быстро бегать, почти как профессиональная спортсменка. Она часто выхватывала у меня что-нибудь, например, мой недельный пакетик ююбы, который я получал по субботам вместе с карманными деньгами, и, убежав куда-то, съедала его. Фэй никогда не набирала вес, даже теперь, когда ей за тридцать. Однако все признают, что у нее красивые длинные ноги и легкая походка. Дважды в неделю она посещает тренажерный зал и класс современных танцев. Моя сестра весит около ста шестнадцати фунтов.
