– Ты имеешь в виду, что мне выгоднее продать мою долю вам? – спросил я.
– Конечно! – ответила Фэй. – Иначе банк заберет почти все деньги, и ты опять останешься без цента в кармане.
Она посмотрела на Ната и добавила:
– И мы будем жить здесь вместе с Банком Америки.
– Но я не хочу ничего продавать.
– У тебя нет другого выбора, – возразил мне Нат.
Я промолчал, продолжая на всякий случай улыбаться.
– Вот текущий счет из банка, – объяснила Фэй. – Один из счетов. Смотри на цифру! Сто пятьдесят пять! У тебя найдется половина такой суммы? Это твоя доля. Ты должен будешь оплатить ее. Неужели ты думаешь, что я возьму твои расходы на себя? После того, что ты сделал! Сволочь! Дрянь!..
В конце концов она дошла до таких грязных ругательств, что даже Натан при этом поморщился. Мы провели в бесплодных спорах около часа, а затем Фэй ушла на кухню, чтобы приготовить себе мартини. К тому времени девочки вернулись домой от подружек. Они обрадовались, увидев меня, и я поиграл с ними в «аэроплан». Фэй и Нат, хмуря злые лица, наблюдали за нами. Я услышал, как Фэй сказала:
– Он общается с моими детьми. И что я смогу сделать? Ничего!
Она швырнула сигарету в камин, но промазала, и окурок покатился по полу. Натан подошел и поднял его. Какое-то время Фэй мерила шагами гостиную, а Энтайл сидел и мрачно смотрел на свои ботинки, изредка скрещивая ноги то так, то эдак. Устав играть с девочками и отправив их смотреть телевизор, я присоединился к Нату и Фэй. Сев в большое кожаное кресло, которое любил Чарли Хьюм, я сцепил пальцы на затылке и с довольной улыбкой откинулся назад.
Фэй почти минуту молча смотрела на меня. Затем она снова сорвалась на крик:
– Вот что я скажу! Никто не заставит меня жить в одном доме с этой ослиной задницей! Я не позволю ему играть с моими детьми!
Нат промолчал. Я притворился, что не слышал ее слов.
– Пусть лучше моя половина дома вообще пропадает! – продолжала Фэй. – Я или продам ее, или отдам.
– Лучше продай, – посоветовал Натан. – Это не так уж и трудно.
– А что мне делать сейчас? – спросила она. – Прямо сейчас? Этой ночью? Как я буду спать, когда он здесь?
Посмотрев на Энтайла, она обиженно пожаловалась:
– Он все время следит за нами. Мы даже шевельнуться не можем. Теперь нельзя ни ванну принять, ни кусочка мяса съесть!
– Не нужно так драматизировать, – сказал Натан и, встав, направился к ней.
Они вышли в патио и начали спорить о чем-то. На таком расстоянии я не слышал их слов. Чуть позже они сообщили мне о результатах разговора. Фэй и Нат решили покинуть особняк и переехать в домик, арендованный Энтайлом, тот самый, в котором он жил вместе с Гвен. На мой взгляд, отличный вариант. Но что делать с девочками? В лачугу Натана не вместилось бы четверо людей даже если учесть, что двое из них были детьми. Из его слов я понял, что там имелась только одна спальня и одна общая комната, в которой он по вечерам делал учебные задания. Плюс ванная и кухня.
Примерно в девять часов вечера они забрали девочек и увезли их с собой. Я не знал, куда они направились, в мотель или в дом Натана. Я остался один в пустом особняке, и мне предстояло провести в нем долгую ночь. Когда я сменил повседневную одежду на пижаму и приготовился лечь спать, меня охватило странное чувство. Ведь я разместился в кабинете Чарли, где он проводил много времени. Теперь он умер, и его жена уехала, забрав любовника и дочерей. Кроме меня, в доме не было ни души. Все прежние обитатели покинули особняк, хотя раньше упорно переносили здесь тяготы быта с момента постройки. А я кто такой? Мне стало стыдно. На самом деле я не был владельцем дома… его настоящим хозяином. Пусть по закону мне принадлежала половина здания, но сам я не считал ее своей. Таким же образом кто-то мог указать мне на кинотеатр или на автобусную станцию и сообщить, что я имею там долю собственности. Нечто похожее мне твердили с детских лет: будто я, американский гражданин, владею частью каждого моста, всех дамб и муниципальных строений.
Я мог бы неплохо жить в этом доме, но лишь короткий период времени. Он был уютным только потому, что здесь имелись все удобства и вкусная пища. Однако для обеспечения тепла мне следовало оплачивать половину счетов. Я должен был покупать себе продукты, как делал это, когда снимал комнату в Севилье. Никто не собирался жарить на углях сочное мясо и отдавать его мне за просто так.
Особняк покинули не только люди. Здесь, кроме выводка кур, больше не было живности. Куры теперь сами уходили по вечерам в свой сарайчик и спали там на насесте. Не было уток, коня и овец. И даже собаки. Трупы убитых животных увезли куда-то и, наверное, превратили в удобрения. Дом и окрестности стали безмолвными. Хотя время от времени я слышал, как перепела хлопали крыльями среди ветвей кипарисов. Они окликали друг друга звуками, похожими на клич подростков в Оклахоме, эх-хуху-ху-у. Прямо, как крик Оки.
Позже, когда я лежал на кровати в темном пустом доме, прислушиваясь к жужжанию холодильника на кухне и щелканью настенных термостатов, меня настигло понимание. Фэй, девочки и животные покинули особняк, но кто-то был рядом со мной. Чарли все еще обитал в этом доме. Он жил здесь, как прежде, с того момента, как дом был построен. Я слышал жужжание его холодильника. И именно он, а не кто-то другой установил термостаты, заботясь об экономии тепла. Звуки, которые я слышал в ночи, исходили от предметов, принадлежавших ему. Он никогда не покидал это место. И я знал, что это не просто слова. Я чувствовал его присутствие точно так же, как раньше, когда он пребывал в физическом мире.
Я слышал, осязал и обонял его. Всю долгую ночь я лежал и чувствовал его присутствие. Он никуда не уходил ни на секунду. Чарли был вечен и неизменен.
(восемнадцать)
В семь часов утра меня разбудил телефонный звонок.
В трубке послышался голос Фэй.
– Черт с тобой, – сказала она. – Мы купим твою половину дома. Дадим тебе тысячу долларов наличными. Остальную часть будем выплачивать в форме ежемесячных почтовых переводов по тридцать восемь долларов. Мы целую ночь сидели и высчитывали эти цифры.
– Но дело в том, что я хочу остаться здесь.
– Ты не можешь там оставаться, – ответила сестра. – Неужели до тебя еще не дошло, что все вещи в доме принадлежит или мне, или девочкам? Если мы захотим, то запретим тебе пользоваться холодильником и раковинами. Ты даже не сможешь дотронуться до полотенца в ванной. Не сможешь брать тарелки из шкафа над сушилкой. Бог мой! Ты не сможешь сидеть в кресле… И та кровать, на которой ты спал, тоже не твоя. Она не относится к дому, а является частью нашего имущества. Тебе принадлежит половина здания. Это стены, пол, потолок и окна, но не пепельницы и не простыни на кровати.
Как всегда, она начала сама себя заводить.
– Интересно, а как ты собираешься питаться? Могу поспорить, ты хотел пойти на кухню, открыть консервы и пакеты с едой. Но разве эти продукты твои? Нет! Они мои! И если ты съешь хотя бы кусочек, я подам на тебя в суд. Я отведу тебя в полицию и засажу в тюрьму!
