– Телевизионный аппарат, – сказала Барбара.
Также там были образцы фонографа, телефона, ряды электрических лампочек на разных стадиях изготовления, электрическая пила, даже унитаз со сливом. Большинство предметов были навалены, нагромождены друг на друга, рассованы тут и там без всякого смысла или порядка. Иные были даже еще не распакованы и так и стояли в своих ящиках, сдвинутые набок.
– Изобретения, – сказал Верн. – Похоже на Менло Парк.
На ящиках и экспонатах уже скапливалась пыль. Трое людей стояли, сумрачно озираясь, и молчали.
– Подумать только, – начал Карл. – Это добро свозили сюда годами, а теперь взяли и все бросили. Оставили все. Забыли.
– Может, им воспользуются китайцы.
– Наверное, сожгут, – буркнул Верн.
– До чего гнетущее зрелище, – продолжал Карл. – Прямо мурашки по коже. Представляю, что сказали бы изобретатели этих вещей, если бы вошли сюда и увидели, как они лежат здесь кучами, одно поверх другого, без смысла, без порядка, никому не нужные.
Барбара начала перебирать вещи в одной из куч.
– Что ты там ищешь?
– Не знаю. Что-нибудь полезное.
– А что тебе нужно?
Барбара выпрямилась.
– Ничего особенного. Просто тут может оказаться что-нибудь такое, что может нам пригодиться. Посмотрите вокруг. Здесь же тонны всякого барахла. Все, что душе угодно.
– Пошли, – скомандовал Карл. И двинулся к двери.
– Разве ты не хочешь набить карманы?
– Нет. Это… это все слишком напоминает мне детство. У меня была комната, полная вещей. Микроскоп, альбом с марками, карты, модель паровоза. Вроде этой. Все валялось повсюду. Хотя ничего плохого в этом нет.
– Ну, уносить отсюда все равно ничего нельзя, – сказал Верн. – Ничего из этих вещей нам по-настоящему не принадлежит. Но мы могли бы попользоваться ими, пока никого нет.
– Их здесь слишком много. Слишком много барахла. Давайте забудем о нем. Пусть себе лежит. Здесь пыльно.
– Из этого получился бы замечательный костер. Особенно из книг. Так бы и полыхнуло.
– Можно вырвать из каждой книги последнюю страницу, – сказал Карл. – Подумайте, какая сила у нас троих. Можно повыдергивать из книг страницы, можно поколдовать с этими штуковинами, чтобы они перестали работать. Тогда косоглазые ни за что не смогут ими воспользоваться. И понять ничего не смогут. И забудут про них. Просто выбросят их на помойку, и все. Подумайте, какая у нас власть.
– Возможно, они и так все выбросят, – сказал Верн. – Это барахло ничего уже не значит. Разве только как экспонаты для музея. Так что наша власть распространится на множество ненужных вещей.
Через библиотеку они вернулись сначала в столовую, затем в кухню.
В кухне Верн остановился.
– Я хотел бы взглянуть на одну вещь.
– Какую?
– Его пластинки. Может, найду что-нибудь хорошее. Стоит попробовать.
Карл ухмыльнулся.
– Значит, есть все же что-то, что не музейный экспонат.
– Я иду на воздух, – ответила Барбара. – Здесь слишком много пыли. – Она тронула один полуоткрытый ящик. – На них пыль, а их еще даже не открыли. Все, что здесь есть, разлагается, не успев сослужить свою службу.
Карл распахнул дверь черного хода.
– Ладно. Пошли. – Он стоял рядом с дверью, Барбара подошла к нему.
– Увидимся позже, – сказал Верн. И исчез в столовой.
Барбара и Карл вышли на улицу и спустились по ступеням крыльца на дорожку. Воздух был тепл и полон ароматов цветов и травы.
Карл сделал глубокий вдох.
– Как хорошо пахнет.
Барбара наклонилась, разглядывая цветок.
– Что это такое?
Карл не знал.
– Похоже на розу. Только очень маленькую.
Барбара сорвала цветок.
– Ну? Чем займемся? Куда пойдем?
– Можем посидеть на траве.
Барбара улыбнулась.
– Вот как?
– Вам разве не нравится сидеть на траве? Солнышко пригревает, кругом полно запахов. Я устал бегать по этому месту. Хватит с меня открытий.
– Ты так волновался из-за дома управляющего. А теперь, похоже, весь интерес у тебя прошел.
– Да. В нем есть что-то гнетущее. Столько вещей. Все эти книги, изобретения, тарелки, мешалки. Все кучами, грудами, ящиками, все разбросанное. И заброшенное. Я лучше побуду на улице.
Барбара изучала его лицо.
– Ты быстро меняешь решения.
– Там было что-то такое…
– Я знаю, – перебила его Барбара. – Ладно. Давай посидим на траве на солнышке. Надеюсь, ничего плохого из этого не выйдет.
– А вдруг она влажная? – Карл провел по траве ладонью. – Нет. Высохла уже.
Они присели брезгливо, как аршин проглотили. Трава под ними оказалась сухой и теплой.
Барбара вздохнула.
– Спать хочется от воздуха и солнца.
– Как вы спали прошлой ночью?
– Хорошо.
– Ночью было так тихо. Я никогда раньше не сознавал, сколько всегда вокруг нас разных звуков. Люди, машины. Одни приезжают, другие уезжают. Грузовики. А прошлой ночью не было совсем ничего. Только тишина. И такое возникло странное чувство. Какое-то неестественное. Когда столько лет слышишь определенные звуки, трудно привыкнуть к их отсутствию. Я даже не знаю, сможем ли мы когда-нибудь привыкнуть. Для нас это большая перемена. Интересно, может, мы сейчас переживаем один из тех моментов истории, на которые люди оглядываются потом из будущего и говорят, что тогда человечество было на грани. Цивилизация проходила испытание. Как при падении Рима. Или когда остановили турок под Веной. Или когда мавры пришли в Испанию. Роланд. Помнишь Роланда? Как они остановили мавров? Или Сталинград. Конец Германии. История тогда висела на волоске.
Он взглянул на Барбару. Барбара глядела в небо. Тонкие полосы тумана поднимались от земли и медленно кружили над ними, словно белые полотнища в голубом небе.
– Холодает, – сказала Барбара.
– Туман.
– Сегодня мы будем спать лучше.
Карл задумался над этим предположением.
– По-вашему, если человек будет спать каждую ночь все меньше и меньше – начнет с восьми часов, потом немного меньше, потом еще меньше, – то через какое-то время он сможет обходиться совсем без сна? Да, такой эксперимент надо бы поставить. Это может оказаться крупнейшим прорывом в науке.
– А я люблю спать, – сказала Барбара.
– Да, вы правы, в этом что-то есть. Не стоит недооценивать позитивного значения сна. Знаете, иногда людям хочется, чтобы такие вещи, как сон или смерть, не существовали, но только представьте, что это была бы за жизнь, если бы нам приходилось смотреть на мир широко открытыми глазами все время, что мы в нем есть, а не три четверти этого времени? Всю ночь и весь день. Во сне организм обновляется. Особенно мозг. Все шлаки, скопившиеся в организме за день, вымываются. Кровь уносит их из клеток. И, если бы не сон, крестьянам пришлось бы трудиться по двадцать четыре часа в день вместо двенадцати. А если бы не смерть, у них совсем не было бы спасения от такой жизни.
