Ваня оглядел стены – луч фонаря уперся в запыленный донельзя выключатель. Мальчик щелкнул рычажком, и лампочка под потолком вспыхнула; слабый свет с трудом пробивался сквозь наросты пыли.
– Здорово! – восхитился Иван. – Смотри-ка, ток есть! Давай фонари погасим, батареи побережем, а то мало ли что…
В свете старой лампочки бытовка выглядела уже не так зловеще – скорее, мирно и обыденно. Мальчики прошлись вдоль шкафчиков; некоторые были заперты, но хилые замки легко поддавались монтировке. Внутри было по большей части пусто. Кое-где висели старые, в пятнах масла, спецовки; стояли по углам тяжелые рабочие башмаки и кирзачи с ремешками на коротких голенищах. Из одного шкафчика Ваня извлек плоскую коробку с массивным фонарем на толстом резиновом шланге; фонарь не горел, и мальчик засунул его на место.
Громко лязгнуло – Николка вытащил из шкафчика ребристую каску с брезентовым ремешком; на ней была та же надпись, что и на дверках. Под каской обнаружились пожелтевшие листки, когда Николка вытащил их и поднес к свету, те оказались свернутой в несколько раз газетой. Ваня оживился:
– Здорово! Ну-ка, что там?
– «За мир, за дружбу между народами!» – начал было Николка, но закашлялся – наглотался пыли. – «…Сегодня в «Правде» публикуется постановление Комитета по международным Сталинским премиям «За укрепление мира между народами». За выдающиеся заслуги в деле борьбы за сохранение и укрепление мира…» – дальше читать? – переспросил мальчик. – Вань, а что такое – Сталинские премии?
– Долго рассказывать, – буркнул Иван, отбирая у товарища газету. – Ну, если коротко – был правитель такой, диктатор – лет шестьдесят назад… то есть будет, через… дай подумать… Да, через пятьдесят лет – если считать от вашего восемьдесят шестого. Сталин его звали, Иосиф Виссарионович. В честь него и премия – Сталинская. Великий был человек, только ругают его сейчас всякие козлы…
– А за что ругают, раз великий? – продолжал настырный гимназист, но Ваня нетерпеливо махнул рукой:
– Некогда, потом расскажу. Смотри – газета «Московская правда», двадцать первое декабря одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Ничего себе, раритетик!
– Так что, это, значит, мы не в вашем времени? А совсем в другом – его… пятьдесят пятом году? И сейчас правит этот… как его… Сталин?
– Ну, это вряд ли, – покачал головой Иван. – Видишь, бумага какая? – Мальчик смял между пальцами уголок газетного листа, и тот рассыпался в труху. – Ей лет пятьдесят, наверное. Думаю, мы там, где надо: в две тысячи четырнадцатом. Кстати, вот сейчас и проверим!
Иван положил газету на скамью и принялся расстегивать ОЗК. Вытащил смартфон – на экране появился значок сетевого соединения.
– Вот видишь? – обрадовался мальчик. – Точно, и дата правильная! «Мегафон» ловится, хотя всего одна ступенька. Ну-ка… – И Ваня принялся быстро елозить пальцем по экрану. – Ты смотри даже вайфай есть, Метросеть! Это мы, выходит, где-то на красной линии?
[139]
Николка прошелся вдоль рядов шкафчиков – за ними прятался похожий на жестяную улитку короб: вверх от него отходила толстая квадратная труба. Рядом с коробом нашлась дверь. Ручки на ней не было – вместо нее в пробитой в двух местах фанере болтался кусок толстого провода, скрученного жгутом. Мальчик опасливо потянул, и дверь с протяжным скрипом распахнулась.
Глава 13
– Однако и задали вы мне работы, сударь! – Корф, переложив шпагу в левую руку, вытирал пот. – Давненько я так не фехтовал.
Олег Иванович нашел в себе силы только на то, чтобы кивнуть. Ноги его не держали; и лишь самолюбие не позволяло ему, доковыляв до стенки, рухнуть на скамейку. Схватка с бароном продолжалась около пяти минут, и эти минуты буквально высосали из него силы. Руки предательски дрожали; чтобы никто, не дай бог, этого не заметил, Олег Иванович небрежно (каким усилием далась эта небрежность!) сложил ладони на эфесе шпаги, упертой в носок туфли. Надо было что-то сказать, но он боялся, что голос предательски собьется, выдавая усталость.
После короткого, по всем правилам, представления барон предложил гостю облачиться в колет и выбрать клинок по вкусу – в его правилах было самолично проверять новичков. Чем руководствовался при этом ротмистр, было решительно непонятно; люди, хорошо его знавшие, говорили, что хозяин клуба мог отказать весьма недурному фехтовальщику, принимая в клуб полнейшего новичка. Общественное положение и чины соискателя совершенно барона не волновали; впрочем, бывший конногвардеец мог позволить себе любые чудачества. Когда его прямо спрашивали, чем он руководствуется при отборе кандидатов, Корф отвечал:
– Клинок открывает душу человека. Дайте ему холодную сталь и поставьте напротив себя – и узнаете его лучше, чем иная жена мужа за полвека супружества. Только надо уметь смотреть, – добавлял барон. – А то ведь в наши богоспасаемые времена всяк только собой интересуется, а другие для него – так, момэнт…
Трудно сказать, какие истины открылись барону на этот раз, а только за пять минут боя соперники трижды меняли оружие. Начали они с эспадронов, потом перешли на испанские шпаги с кинжалами, а завершили бой рубящими клинками. Корф вооружился шотландским палашом, а Олег Иванович выбрал в стойке старинную венгерскую саблю с цепочкой от перекрестья к навершию.
Барон разгромил гостя, однако же его нельзя было упрекнуть в недостатке такта. Всякий раз, когда клинок готов был нанести решительное туше
[140]
, барон или придерживал оружие, или неуловимо менял направление атаки, задевая вместо шеи локоть или слегка касаясь плеча визави. Но Олег Иванович был слишком опытным фехтовальщиком, чтобы обмануться, и каждый раз делал шаг назад, обозначая левой рукой место, куда на самом деле должен был бы попасть клинок, и в приветствии вскидывал свое оружие. Корф довольно кивал.
«Да, тренироваться надо, хоть иногда, – сконфуженно думал Олег Иванович. Он, впрочем, не совсем уж опозорился – два или три раза ему удалось задеть барона кончиком клинка, а один – и вовсе, поймав на противоходе, уйти влево и достать Корфа кинжалом в открывшийся правый бок. – Совсем обленился, еще немного – и пора в утиль…»
Но барон, видимо, полагал иначе.
– Роскошно, сударь, просто роскошно! – довольно прогудел он. – Признаться, я несколько озадачен: ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так вольно и, простите уж, беспардонно мешал разные стили и школы! Позвольте полюбопытствовать – кто вам ставил руку?
Вопрос был опасным. Не приходилось сомневаться, что Корф, великолепный знаток фехтовальной науки, отлично знает все существующие в Европе школы фехтования. О том, что встреча примет такой оборот, Олег Иванович не подумал. Он не сомневался, что Никонов уже успел поведать барону о его мнимом участии в войне Севера и Юга, и теперь приходилось лихорадочно выдумывать верную линию поведения в этой щекотливой ситуации.
