Но при всем при этом какая-то мысль не давала покоя… Тревожила, не позволяла окончательно провалиться в сон… Какая-то непостижимо странная мысль… Книга, несоответствие, я что-то перевела неправильно, чувствую это. Чувствую, но не могу понять, что именно.
— Спи, — осторожное касание к виску, — спи, я больше не трону.
И сон пропал окончательно!
Содрогнувшись всем телом, я вмиг осознала, что сижу на коленях лорда Гаэр-аша! Распахнула глаза, в ужасе глядя на ректора, и только сейчас поняла, от чего горит моя кожа! Несколько долгих минут я потрясенно, не желая верить в очевидное, смотрела на его окаменевшее лицо.
— Да, я поступил подло, — сухим безжизненным голосом произнес некромант.
В груди что-то оборвалось.
Рванувшись, я попыталась встать, но лорд Гаэр-аш сжал сильнее, удерживая на месте, и холодно добавил:
— Ты на ногах не стоишь, Риаллин.
Словно сквозь туман в моем сознании пронеслись те два бокала вина, что я выпила. Два бокала мне, притом, что я вообще никогда не пила. И даже, Тьма, я даже сказала ему об этом. Я…
— Подонок, — сорвалось с моих губ.
Глава Некроса не произнес ни слова, только сжал крепче, чтобы даже дернуться не смогла. А из меня вместе с рыданиями вырвались горькие слова:
— Вы были единственным в Некросе, кого я уважала, чье мнение ценила… Вы… А вы такой же как отчим… Вы…
— Что?! — внезапно перебил меня некромант.
По моим щекам побежали слезы. Плакать было стыдно, очень стыдно, отчим ни слезинки не увидел, а тут… Стыдно, больно, противно. И остановиться не могу.
— Отпустите! — судорожно вздохнув, потребовала я.
— Риаллин, что ты…
— ПУСТИТЕ! — Мой крик разнесся по всей башне.
Некромант разжал руки.
Я вскочила в тот же миг и удержалась, только схватившись за край стола, но удержалась, несмотря на то, что голова пошла кругом, а пол под ногами ходуном заходил. Все равно устояла.
— Риаллин! — Лорд Гаэр-аш поднялся, протянул руки, словно хотел поддержать.
— Не трогайте! — Я дернулась в сторону. — Не смейте ко мне прикасаться! Не смейте! — Смотреть на ректора было сложно, все время казалось, что его вдруг становится двое, но я дернула головой и, когда некромант перестал раздваиваться и расплываться, не сдержалась: — Вы подонок. Как ни назовите, но это было мерзко, низко и подло!
Ректор медленно опустил руки и больше не делал попыток приблизиться. Он просто смотрел молча, но на скулах от бешенства проступили желваки.
— И вы еще злитесь? — не веря собственным глазам, прошептала я. — Вы?! Сильный, могущественный некромант, смеете злиться на того, кто младше, слабее и беззащитен в отличие от вас?!
Из груди вырвался какой-то горький смех.
— Ты пьяна, — тихо произнес лорд Гаэр-аш.
— Вы меня напоили, — мне было так больно, что сил на обличающие речи уже не осталось.
И у некроманта хватило совести не возражать. Жаль, на этом вся совесть закончилась.
— Я держался, как мог, — зло проговорил он, — но это сильнее меня. Я больше не собираюсь стоять в стороне, глядя, как другие добиваются права быть с тобой. Не могу и не хочу. Я имею право на счастье! Я в состоянии отстоять то, что мне дорого. Я устал закрывать глаза с мыслью о тебе и просыпаться все с той же сводящей с ума мыслью. И да — я старше! И сильнее! И могущественнее, ты права. Но ко всему прочему гораздо состоятельнее и являюсь особой королевской крови, и ты должна быть в восторге, что удалось заполучить в сети птицу настолько высокого полета!
— Что? — выдохнула я.
Лорд Шэр-аш резко выдохнул и произнес:
— Норт никогда не женится на тебе, Риаллин, у него слишком большие планы на эту жизнь. Грандиозные. Как, впрочем, и Рик — ему подберут девушку из клана, равную по положению. А ты внучка крестьянина — грязная кровь. И поверь, мое предложение более чем благородно.
— Предложение? — Я едва устояла, хотелось сказать другое, но почему-то выдохнула именно этот вопрос.
— Я влюблен в тебя, — сухо, и с явным недовольством на самого себя, произнес ректор. — Влюблен настолько, что готов жениться. Потому что я жажду обладать твоим телом… тобой. Жажду столь алчно, что, наплевав на гордость и собственное положение, говорю все это собственной адептке.
И мир как-то перестал качаться, разом ввергая меня в холодную злую действительность. «Грязная кровь», «внучка крестьянина»… А я бы не отказалась быть крестьянкой. Не отказалась бы вовсе и с удовольствием переехала бы жить к родителям отца… Вот только их не осталось. Никого. Отступники умеют мстить — семью отца убили за несколько лет до его гибели.
— Я ненавижу себя за эту слабость, — зло, но с заметной решимостью в голосе проговорил Гаэр-аш. — Но сегодня, глядя на тебя спящую, я понял, что сделаю все, чтобы остаток моей жизни ты спала в моей спальне, на моей постели и рядом со мной. И так будет. Даже если мне придется действовать жестко.
Медленно вытерев слезы, я встала ровнее, вскинула подбородок и, глядя в глаза некроманту, тихо сказала;
— В этой жизни, действительно значимой для меня, осталась всего одна цель, но, — улыбка стала горькой, — как выяснилось, для ее реализации мне будет достаточно трех последних капель крови. Так вот, лорд Гаэр-аш, я скорее покончу с собой, чем соглашусь на ваше «более чем благородное предложение»! И поверьте, меня не волнует и никогда не волновало чье-либо положение и состояние. И да — я действительно была бы счастлива хотя бы узнать своего дедушку-крестьянина, но, к сожалению, у меня никого не осталось.
Мир окончательно перестал пошатываться, разве что давил безысходностью. Но мне было не привыкать, и, глядя на застывшего некроманта, я добавила:
— Не приближайтесь ко мне.
— Ты осознаешь, от чего сейчас отказываешься? — холодно спросил ректор.
— Я не из тех, кто прогибается под обстоятельства, — стараюсь говорить спокойно, не обращая внимания на болезненно горящую кожу.
— Влияние отступников? — с издевкой спросил Гаэр-аш. — Любишь, когда тебя используют так, как использовал Тадор — втемную? А когда все открыто и честно, ты называешь это «прогнуться под обстоятельства»?
Жестокий удар. Жестокий настолько, что я едва устояла на ногах. Но после, гордо выпрямив плечи и сжав кулаки, решительно ответила:
— Не смейте! — голос сорвался, но я все же продолжила. — Я любила дядю Тадора! И я всегда буду помнить о нем только хорошее! Потому что в моей жизни больше не о чем вспоминать! Все, что было светлого, доброго, волшебного — связано с ним. А в остальном грязь, подлость, жестокость, развратность и ощущение собственной слабости и ничтожности. И потому я буду любить и помнить того единственного человека, кто относился ко мне так, словно я чего-то стою. Словно я личность, а не объект для… — голос дрогнул.
