— Ладно, говори. Чего не сделаешь для хорошего человека!
— Степа, у вас в редакции Викторов много?
— Постой, кажется, два имеются, а что?
— Если два, то меня интересует тот, что невысок, худощав, с черными волосами и в массивных очках. Знаешь такого?
— Да, это Ларионов Витька, классный парень. А что это он тебя заинтересовал?
— Лучше не спрашивай. Производственная тайна. Ты мне прямо скажи, действительно парень неплохой?
— Ой, Тань, в наше время таких единицы. Деловой, талантливый, честный, пунктуальный. Только в последнее время он каким-то суетливым стал, озабоченным, забывчивым. Ну, это бывает. А так, говорю, отличный мужик, всегда в работе, а репортажи какие интересные, да меткие, да хлесткие делает. Мы его втихаря Робеспьером зовем. Чист, неподкупен. Хотя иногда его занудство выводит из себя. Должна же быть в бочке меда хоть одна ложка дегтя.
Степа щелкнул языком и налил в третий раз.
Я внимательно слушала его, поставив локти на стол и подперев руками голову, в которой из-за паров алкоголя мысли уже начинали превращаться в горячее облако ватной глухоты.
— А некий Лысенко что собой представляет? Знаешь такого?
— Как не знать. Во-первых, он школьный приятель Ларионова, Витек мне его и рекомендовал. Но ты знаешь, у меня к этому парню, честно говоря, душа не лежит, очень уж он себе на уме. Такое ощущение, что он тебя подсиживает негласно. Вообще-то юркий, хваткий, но замкнутый и, я бы сказал, недобрый, завистливый. Да и сама его внешность о многом говорит. Маленький, неказистый, глазки хитрые, жадные пальцы дрожат.
Степа прищурился, как бы стараясь вызвать в памяти доподлинный образ Лысенко.
— Мастер ты, Степа, на портретные характеристики. Цены твоим наблюдениям нет.
— Правда, что ли? Рад, что сумел просвятить тебя. Так это все, о чем ты меня хотела спросить?
— Не совсем. Мне нужны адреса этих акул пера. Можешь мне в этом помочь? — я улыбнулась, вкладывая в свою улыбку все обаяние, на которое была способна.
— Колись, зачем тебе это надо? — он лукаво посмотрел на меня.
— Степа, а можно без расспросов? Просто скажи, сделаешь это для меня?
— Что, они в каком-то грязном деле замешаны? — не унимался Степан.
Меня уже начало раздражать его назойливое любопытство.
— Ни в чем они не замешаны, просто проверить надо на вшивость.
Моя довольно жесткая интонация наконец возымела желанное действие, сведя на нет роль «почемучки», на которую пару минут назад подвизался Степа.
— Ладно, о чем речь, — Степан безвольно махнул рукой.
— По телефону ничего передавать не надо, завтра я, скажем, часов в десять, зайду в редакцию, буду тебя ждать внизу, на проходной. Ты напиши все на бумажке, спустишься и передашь мне. Моя благодарность будет безгранична в пределах разумного, — пошутила я. — Ну как, идет?
— Вполне. Да это же сущая безделица!
Удовлетворенно шмыгнув носом, Степа предложил сгонять еще за одной бутылкой. Я категорически отказалась, сославшись на то, что и так уже дошла до кондиции. Степан с неохотой согласился и далее забросил удочку по поводу того, чтобы остаться у меня. Я усмехнулась с беззлобной иронией и отделалась шуткой:
— Дядя Степа, по-моему, с этим мы давно все решили. Не нужно возвращаться к прошлому. Разве дружба так уж мало стоит?
— Тань, убеждать ты всегда умела, как и уходить от ответа, но сама понимаешь, любой мужчина в подобной ситуации будет, как утопающий, цепляться за соломинку, чтобы все начать сначала.
— Я тебе сочувствую, Степа, но…
— …помочь ничем не можешь, — на свой дружелюбно-ностальгический манер закончил Степан мою отрезвляющую реплику и смиренно подытожил: — Ну ладно, объявляю вопрос закрытым.
— Вот и славненько, к чему нам лишние проблемы? — довольно цинично сказала я.
Прошло еще часа два, прежде чем Степан решил откланяться. В прихожей, уже одевшись, он никак не мог выпустить меня из своих объятий, бормоча комплименты и слова признательности. Захлопнув за ним дверь, я облегченно вздохнула. Завтра Степан будет как стеклышко и избавит меня от потока обольщающих речей.
Я убрала со стола остатки прежней роскоши, поставила порожнюю бутылку в мусорное ведро.
Итак, срочно нужно произвести два обыска: для профилактики — у Ларионова и исходя из соображений логики — у Лысенко. Оба работают, значит, в течение дня их квартиры будут в моем распоряжении. И тот и другой одиноки, на сей счет Степан также просвятил меня. Подружка Лысенко живет самостоятельно, а Ларионов, этот, по выражению Степы, червь журналистики, наверное, не обзавелся семьей, чтобы ничто не могло помешать его звездной карьере.
Перелистывая привезенный из Парижа альбом с цветными фотографиями достопримечательностей, я предавалась сладким и мучительным воспоминаниям. Кто бы мог подумать, что, приехав в Тарасов, я попаду, что называется, с корабля на бал. Железный обруч, сдавивший мою голову, заставил меня принять аспирин. Я решила лечь пораньше, ведь завтра нужно быть внимательной и сосредоточенной.
* * *
Всю ночь по стеклам стучал дождь, и утром, выглянув в окно, я увидела такое же, как вчера, покрытое серыми тучами небо, унылые крыши частного сектора, мокрые, всклоченные ветром ветви и на них жалких нахохленных воробьев. Взглянула на часы: ровно девять. Хотела принять душ — не тут-то было, на тебе, горячую воду отключили. Зато холодная вода живо разбудила меня, колюче смыв с лица остатки приятной утренней дремы.
Приведя себя в порядок, я занялась завтраком. Проглотила пару бутербродов с сыром и, запив их кофе, сполоснула посуду. В подъезде с оглушительным грохотом открывались и закрывались тяжелые железные двери.
Первая фаза этого несносного хлопанья и скрежета приходилась примерно на семь-восемь часов, вторая — на девять-десять, обычно в это время домохозяйки и пенсионеры отправлялись штурмовать магазины, собесы, аптеки.
Я оделась по-походному: джинсы, джемпер. Сделала легкий дневной макияж и, нацепив «харлейку», провела смотр ключам и отмычкам, распотрошив висевший в прихожей рюкзак. Все на месте, «макаров» тоже при мне.
Я вышла на лестничную площадку и, закрыв за собой стальную дверь, изготовленную по спецзаказу фирмой «Кайзер», сбежала по ступенькам, не дожидаясь вечно занятого лифта.
Дождик еще моросил, ветер вздыбил его влажную пепельную завесу, обрушиваясь на головы прохожих холодными каплями. Я села в машину и включила «дворники». Осенний город производил унылое впечатление, если не считать ярких, пестрых зонтов, плывших по мокрым тротуарам.
Выехав на Московскую, я свернула в сторону Волги и через пять минут была уже на месте. С проходной позвонила Степану. Он немедленно спустился, являя собой образец примерного сотрудника газеты.
