Истина состояла в том, что она, Розамунда, Мэйтленду доверяет, а вот он ей — нисколько.
Она подумала о том, как увидит своего отца, как бросится в его объятия, представила себе стоящих рядом с отцом Каспара и Джастина… и на глаза у нее навернулись слезы. Всего лишь сутки прошли с тех пор, как Мэйтленд похитил Розамунду, но она хорошо знала, что это были самые длинные сутки в жизни ее отца.
Карета ждала их во дворе трактира, кучер уже восседал верхом на кореннике. Розамунде не терпелось отправиться в путь, но Ричард прежде, чем сесть в карету, о чем-то тихо переговорил с форейтором и бросил ему монету.
Розамунда поднялась в карету первой. На полу кареты лежали седельные мешки, и это показалось ей странным, однако не встревожило. Вслед за ней без единого слова забрался в карету Мэйтленд, молча, деловито связал Розамунде руки и засунул в рот кляп. Он не соизволил даже сказать хоть пару слов на прощание. Розамунду это слегка обидело, но мысль о скорой встрече с родными была сильней, чем мелкие обиды. И когда Мэйтленд вместо того, чтобы навсегда исчезнуть из ее жизни, как ни в чем не бывало уселся рядом с ней, захлопнул дверцу кареты и велел кучеру трогать, Розамунда от изумления потеряла дар речи.
Когда карета, трясясь и подпрыгивая на ухабах, покатилась по дороге, Мэйтленд умиротворяюще поднял руки.
— Послушай, Розамунда, — начал он, — мне пришлось изменить наши планы. Сейчас я не могу отпустить тебя. Видишь ли…
И тут Розамунда перестала его слушать. Он не собирается отпускать ее, а почему — это уже было не столь важно Она сразу поняла, что Мэйтленд подстроил ей очередную западню, и если она ничего не предпримет сейчас, потом будет слишком поздно. Розамунда попыталась вскочить, но Мэйтленд с силой толкнул ее на сиденье и велел не делать глупостей. Если, дескать, она будет благоразумна, все еще, быть может, обойдется.
Розамунда потрясенно взглянула на него, а затем, словно дикая зверушка, угодившая в силки, набросилась на своего мучителя. Она неистово брыкалась, извивалась, пытаясь высвободить руки, изгибалась, мотала головой, но все ее отчаянные выходки Мэйтленд подавил без труда, навалившись на нее всем телом… и в конце концов она смирилась и затихла.
Тогда Мэйтленд все тем же уговаривающим тоном сказал:
— Мне от тебя нужно только одно: обещай, что будешь вести себя разумно, и тогда я развяжу тебя и выну кляп.
В ответ Розамунда одарила его таким убийственным взглядом, что он невольно отшатнулся. И медленно кивнул.
— Можешь ненавидеть меня, Розамунда, но покуда я не услышу твоего обещания — будешь сидеть связанная и с кляпом. Ну же, Розамунда! Мне будет довольно одного твоего кивка.
Словно и не слыша, она кое-как, с трудом села и, упрямо вздернув подбородок, отвернулась к окну.
— Что ж, дело твое, — пожал плечами Мэйтленд и больше не произнес ни слова.
Они отъехали совсем недалеко от Кеннингтона, когда в окне, на дальнем берегу реки мелькнули домишки Челси. Если ехать той же дорогой и дальше, то впереди будет Ричмонд, а там пересечь мост — и до Твикенхэма рукой подать.
Однако в тот самый миг, когда Розамунда вновь обрела надежду, карета подъехала к перекрестку и повернула совсем в другую сторону. Теперь они ехали на юго-запад, в направлении Мортона.
Розамунда села прямо, прикрыла глаза, чтобы спрятать подступившие жгучие слезы. Свобода, возвращение домой — все это казалось так близко, и вот теперь… Ей хотелось лишь одного — лечь и умереть.
Мэйтленд коротко вздохнул, вынул кляп у нее изо рта и развязал руки.
— Сиди смирно, — предостерег он, — не то я не постесняюсь тебя угомонить.
В этой угрозе не было нужды. Розамунда и так не сомневалась, что, вздумай она бунтовать, Мэйтленд не станет с ней церемониться.
Она скорее умерла бы, чем ответила ему, не то что словом, даже взглядом. Кипя от злости, Розамунда проклинала себя за былую доверчивость и мягкость. И она еще сделала ему перевязку! Поверила в его невиновность! Собиралась очистить его от несправедливых обвинений! И что же? Этот человек способен лишь давать обещания, которые не намерен выполнять!
— Послушай, Розамунда, — сказал Мэйтленд, — обстоятельства изменились. Полиция вот-вот могла окружить трактир. Если б я оставил тебя там, полицейские скоро узнали бы, не от тебя, так от служанки или самого трактирщика, что я неподалеку. Розамунда, ты должна понять: у меня просто не было другого выхода. Я не допущу, чтобы меня поймали и вернули в Ньюгейт. Обещаю тебе, при первом же удобном случае я тебя освобожу.
Розамунда одарила его уничтожающим взглядом. Мэйтленд пытается задобрить ее, переманить на свою сторону… что ж, напрасно старается! С этой минуты она больше не проявит к нему ни малейшего снисхождения.
Отодвинувшись в угол кареты, Розамунда предалась размышлениям о своей любимой игре. По крайней мере в мыслях она может хоть ненадолго отвлечься от своего бедственного положения…
Ричард между тем все ломал голову, как быть с Розамундой. Подобно Харперу, он содрогался при одной мысли о том, чтобы бросить девушку на произвол судьбы где-нибудь на глухой проселочной дороге. Быть может, укрыться где-нибудь до темноты, а потом оставить Розамунду в Мортоне? В темноте его не так-то легко будет выследить… Да, но к тому времени, быть может, и Мортон уже наводнит полиция. Нет, мешкать нельзя — чересчур рискованно.
Впрочем, между Мортоном и холмами Беркшира, куда направлялся Ричард, наверняка отыщется какая-нибудь деревушка, где он сможет без лишнего риска оставить Розамунду… А если нет — что же с ней тогда делать?
* * *
Доехав до Мортона, Мэйтленд отослал почтовую карету в Кеннингтон и нанял двух лошадей, чтобы продолжить путешествие. После Мортона они не заезжали больше ни в одну деревню, Мэйтленд, казалось, был одержим страхом перед погоней, а потому они свернули с проезжей дороги и скакали напрямик, через леса и пашни. Этот окольный путь был не только долог, но и безмерно изнурителен, а уж когда полил дождь, стало и вовсе невыносимо.
Раза два они останавливались, чтобы передохнуть и напоить коней. Подкреплять свои силы пришлось только хлебом и сыром, утолять жажду — водой. Розамунда втайне дивилась выносливости Мэйтленда. Сама она просто падала от усталости… а он, словно ничего не замечая, гнал коня все вперед и вперед.
Лишь когда совсем стемнело, Мэйтленд наконец милостиво согласился устроить привал, и они устроились на ночь в заброшенном коровнике… но наутро они поднялись, едва рассвело, и снова отправились в путь.
Позже, когда они укрывались от проливного дождя под мостом, Розамунда заметила, что Мэйтленд как-то резко сдал и выглядит даже изможденней, чем она сама. Лицо у него посерело, дыхание стало неровным, свистящим, он все время беспокойно ерзал, словно искал позу поудобнее, и Розамунда всерьез заподозрила, что у него снова открылась рана.
