В положенное время родилась дочь, Элиза. Антуан овдовел. Элизу отправили к родственникам покойной жены. Умерли родители Антуана. Все эти события мало волновали Маскарона. Он отдавал всего себя, чтобы достичь профессионального совершенства.
Шли годы. Редкие посещения дочери и вовсе прекратились. Она вышла замуж за Роберта де Бриенна, мелкого аристократа, служившего во французской кавалерии. Роялист Бриенн был бесполезен для Маскарона и его политической деятельности. Именно Роберт Бриенн озвучил мысль о том, что Маскарон – предатель своего класса и крови. К тому времени у Элизы де Бриенн родились дети, из которых выжила только младшая дочь. Разрыв между Маскароном и Бриеннами стал окончательным. Маскарону было все равно.
Революция бурей налетела на Францию летом восемьдесят девятого. Только для королевской семьи и французской аристократии она стала неожиданностью, Маскарон и ему подобные уже давно предвидели такой поворот событий и приготовились к нему. Идеалисты с головой бросились в борьбу за власть. Однако Маскарон никогда не отличался идеалистическими настроениями. Его амбиции касались только его самого. Маскарон до последнего не переходил окончательно ни на одну из сторон, благоразумно посещая революционные клубы, призывающие свергнуть аристократию; в то же время, но только если это ничего ему не стоило, Маскарон использовал свое влияние, чтобы спасти от революционного гнева благодарных аристократов, которые, возможно, когда-нибудь вернутся к власти.
Маскарон не искал славы. Его целью была власть. Маскарона вполне устраивало то, что он оставался в тени. И когда одна группировка сменяла у власти другую, Антуан без малейших угрызений совести последовательно переходил на сторону той политической партии, под эгидой которой с наибольшей вероятностью можно было удовлетворить свои амбиции. Маскарон разбогател.
Когда наступила осень девяносто второго, он находился в рядах последователей Жоржа Жака Дантона. По поручению своего лидера Маскарон отправился в Тулон. Когда Антуан вернулся, Париж вовсю обсуждал новость о поимке и казни Бриенна в Клермоне и заключении его жены и дочери под стражу в Аббей. О том, что Маскарон связан с Элизой де Бриенн и ее ребенком, знали очень немногие. Иначе и быть не могло. И Маскарон посчитал благоразумным не сообщать об этом, когда добывал разрешение на освобождение дочери и внучки под свое поручительство.
Однако Антуан ничего не знал о грядущем уничтожении заключенных. Когда в тюрьмах начались кровавые казни, Маскарон был застигнут врасплох. Он прибыл в Аббей в самый разгар резни, когда толпа была не в настроении подчиняться каким-либо правилам. Однако Маскарон нe дал себя запугать. Хотя он пока и не чувствовал никакой привязанности к ребенку, который впоследствии станет смыслом его жизни, но обнаружил, что против его природы игнорировать угрозу собственной плоти и крови. Он инстинктивно защищал свою семью.
Опасаясь репрессий – имя Бриенна по-прежнему ненавидели и Париже, – Маскарон отослал Габриель и ее мать на маленькую ферму в пригороде вместе с семейством Анрио, некими сражавшимся бок о бок с Бриеннами. Элиза вскоре умерла. Она так и не смогла оправиться от потрясения, пережитого, когда ее мужа убивали прямо у нее на глазах.
События следующих лет были трагическими для Маскарона: на его собратьев-дантонистов устроили облаву, подвергли суду весной девяносто четвертого и без промедления казнили. Маскарон уже давно заигрывал с оппозицией, и Робеспьер с удовольствием принял бы его в тесный круг своих приверженцев. Но этому не суждено было случиться. Через три дня после казни Дантона по Парижу разошлась листовка, описывавшая карьеру Маскарона, включая его аристократический дебют. Самым ужасным обвинением в адрес Маскарона было уличение его в связях с участниками септембригад – так стали называть всех, кто принимал участие в уничтожении заключенных в девяносто втором.
Это варварское действо, которое когда-то пришлось по душе большинству населения, теперь повсеместно осуждалось. В листовке Маскарона злонамеренно называли зачинщиком резни, а Майяра – исполнителем, палачом.
Фуше, который был кое-чем обязан Маскарону, предупредил Антуана, что тому грозит неизбежный арест и что никто не будет слушать его оправданий. Маскарон стал готовить пути к отступлению.
В средствах не было недостатка. Многие годы Маскарон пользовался своим положением, чтобы скопить приличное состояние. Первой мыслью было уехать с Габриель в Англию.
И опять-таки Фуше убедил Маскарона отказаться от этой попытки. Его агенты выяснили, что Маскарон не сможет чувствовать себя в безопасности ни в Англии, ни в одной из стран, состоящих с ней в союзе. Очевидно было, что где-то в своей карьере Маскарон допустил роковую ошибку. Сложно было сказать что-либо наверняка, но казалось, что Антуан навлек на себя ненависть какого-то очень влиятельного врага, который теперь жаждал его крови.
Если бы речь шла только о нем самом, Маскарон, возможно, склонился бы к решению оставить все как есть и попробовать оправдаться перед Конвентом. Но на карту была поставлена не только его жизнь. Когда Антуан подумал, что Габриель могут использовать, чтобы наказать его, он отбросил мысль о попытке защититься перед лицом равных себе. Оставалась только одна возможность. Под вымышленными именами Маскарон и Габриель сменили место жительства.
Вскоре их предали и им пришлось бежать. За годы скитаний Маскарон столько раз был на волоске от гибели, что уже не оставалось сомнений: он – жертва чьей-то вендетты. Фуше, которому Маскарон сообщал обо всем, что удавалось узнать, так и не смог хотя бы приблизиться к разгадке, кто же стоит за этим непрекращающимся преследованием.
Но все было позади. Бонапарта не интересовали давние конфликты. В такой ситуации предательство перестало быть угрозой. Восемь лет спустя, когда звезда Маскарона снова ярко сияла на небосклоне, он спускался по великолепной лестнице замка Шато-Ригон. У Маскарона было все, чего он хотел, – богатство, положение в обществе, класть. Антуан размышлял над иронией судьбы: хотя приятно, конечно, было реализовать практически все амбиции юности, но теперь эти амбиции поблекли и казались незначительными по сравнению с горячей привязанностью, которую он испытывал к маленькой девчушке.
Габриель была в своей спальне. Она ужасно нервничала, одеваясь перед своим первым званым ужином в обществе самых высокопоставленных гостей, когда-либо удостаивавших своим присутствием залы замка. Служанка оканчивала туалет Габриель.
– Можешь не спешить, – сказал Маскарон, слегка махнув рукой. – Наши гости собираются в grande salle на кальвадос перед ужином. Я подожду тебя в твоей гостиной.
Маскарон тихонько закрыл двери и какое-то время стоял, созерцая личную комнату, святая святых Габриель. Улыбнувшись, он покачал головой и выбрал удобное обитое тканью кресло возле камина.
Эта комната, хотя и немного простоватая, отвечала вкусам Габриель. Стиль, изящество, сокровища Версаля, – все это практически не интересовало внучку Маскарона. Зато тут стояли стулья с вышитыми подушками, которые когда-то сшила мать Габриель, и высокий дубовый буфет ее бабушки. На стенах висели маленькие портреты давно умерших родственников, большинство из которых девушка никогда не видела. Из вещей, что когда-то принадлежали их семье, мало что осталось. А то, что было в этой комнате, по большей части досталось Габриель от ее бабушки по отцовской линии, Мари де Ригон.
