Увидев, что она вполне оправилась, он отдал ей поводья и, легко выпрыгнув из коляски, отправился осматривать взмыленных лошадей. Вскоре он вернулся.
– На них ни царапины. Нам всем повезло. Лучше дать им немного отдохнуть.
Брайони начала с достоинством приносить ему извинения и благодарить, но он резко оборвал ее, и она замолчала.
– Правильно ли я понимаю, мисс Лэнгленд, что вы квакерша?
– Моя мама была квакершей, – поправила Брайони. – И я стараюсь следовать ее принципам.
– Меня удивляет, что вы курите. Разве квакерские дамы курят?
– На этот счет нет никаких правил и предписаний. В вопросах поведения каждый из нас должен следовать собственной совести, – серьезно объяснила она.
– Как удобно!
Она робко улыбнулась.
– Нет, не для квакеров. О, для тех, кто не берет на себя труд прислушиваться к своей совести, возможно, это и удобно. Но не для меня.
– Понимаю. Вы намекаете, что у меня нет совести? – насмешливо поинтересовался он.
– А она у вас есть? – дерзко парировала она, вспомнив сцену соблазнения в библиотеке.
– Немного. Вас это беспокоит? Она помолчала.
– Да, это беспокоит меня, – серьезно ответила Брайони.
– Да? Почему? – Он заметил ее полный сомнения взгляд и усмехнулся. – Не старайтесь искать слова помягче. Я знаю, что вы должны быть чрезмерно искренней леди.
Брайони вынуждена была ответить:
– Если то, что вы говорите, правда, а я вряд ли могу поверить в это, вы должны были бы быть негодяем. Вы негодяй, лорд Рейвенсворт?
– А вы как думаете? – рассмеялся он.
– Я? – спросила Брайони, удивленная его вопросом. – Я не знаю вас. Что я могу думать?
– Мисс Лэнгленд, – начал Рейвенсворт более серьезным тоном, – я прошу вас не составлять поспешное мнение о моем характере по нашей первой неудачной встрече. – Он кашлянул, чтобы скрыть свое смущение. Юная леди рядом с ним, казалось, ничуть не была смущена темой, которую все хорошо воспитанные дамы должны находить в высшей степени неделикатной.
– Да, продолжайте, – подбодрила она.
– Это было не то, что вы подумали. Та дама знает меня таким, какой я есть, и она была не против.
Брайони молчала, и Рейвенсворт продолжил:
– Может быть, у меня и не слишком много совести, мисс Лэнгленд, но я не мерзавец! Я человек чести.
– Понятно, – уклончиво заметила леди.
– Вы будете принимать меня таким?
– Человеком чести? Буду, если это доставит вам удовольствие.
– Это не доставляет удовольствия вам?
– Раз уж вы спросили, то нет!
– Почему?
Она пожала плечами.
– Честь! И по какому же это джентльменскому кодексу чести живете вы, сэр? Кому он служит? Кто определяет правила? Как может быть честь удовлетворена дуэлями, вендеттами и тому подобным? И тем не менее вы, джентльмены, верите в это. Нет, я не думаю, что человека чести можно сравнить с человеком совести.
Насмешка в голосе Брайони застала Рейвенсворта врасплох.
– Это означает, мадам, – отрывисто произнес он, – что, если я дам вам свое слово, вы можете рассчитывать на него.
Брайони начала теребить свои перчатки, и Рейвенсворт понял, что у дамы нет желания продолжать этот разговор, но какой-то бес внутри заставил его продолжить. Он не мог это так оставить.
– Вы верите в судьбу, мисс Лэнгленд?
– Почему вы спрашиваете? – удивилась она.
– Потому что я начинаю верить, что вы действительно моя Немезида. Вас послали боги?
– С чего бы это богам насылать на вас возмездие? – усмехнулась Брайони.
– За мои проступки!
– Разве вы единственный человек, сожалеющий о своих проступках?
– Разве я сказал, что сожалею о них?
Брайони откровенно заглянула в его глаза, как будто желая прочитать его мысли. Синие честные глаза, отметила она, обрамленные длинными, густыми, загнутыми ресницами; выразительные глаза, с теплом, весельем и чем-то еще, скрытым в их глубине.
– Ну же, мисс Лэнгленд, от человека без совести нельзя ожидать, что он будет сожалеть о своих проступках.
– А от человека чести? – тихо спросила она.
– У человека чести их нет.
Ее серые глаза не дрогнули под его испытующим взглядом. Он видел, как ее лоб наморщился в замешательстве.
– Ну, – наконец спросил он, – вам нечего сказать в ответ?
– Я не понимаю. – Тон Брайони был осторожен.
– Проще говоря, мисс Лэнгленд, – сказал Рейвенсворт, импульсивно беря ее руку в свою, – я хочу, чтобы вы знали, что, хотя я, может быть, и не настолько... добродетелен, как некоторые джентльмены, я все же не беспринципен. Вы можете полагаться на меня, как на человека чести.
Брайони была глубоко обеспокоена, но она все-таки произнесла вежливое «благодарю вас», прежде чем погрузилась в задумчивое молчание.
Рейвенсворт взял из ее рук поводья.
– Думаю, лошади достаточно оправились. Попытаемся найти остальных? – Он говорил как ни в чем не бывало.
По дороге обратно не было произнесено ничего о совести или чести, но Брайони размышляла над его словами. Логика подсказывала ей, что лорд Рейвенсворт опасен, но инстинкт говорил совершенно другое. Она решила, что не будет вреда в том, чтобы позволить ему продолжить знакомство, если он этого хочет, потому что, какова бы ни была совесть его светлости, ее собственная была так же энергична и чувствительна, как всегда.
Глава 5
Морозы удивительно холодной весны не могли испортить замечательного настроения сэра Джона и леди Эстер в год 1814-й от Рождества Христова. Надежно заперев маленького корсиканца Наполеона Бонапарта на Эльбе, Англия в первый раз за более чем двадцать лет наслаждалась безмятежным покоем в Европе. Уверенность народа была так велика, что многие из частей Веллингтона были расформированы, а другие пересекли Атлантику, чтобы присоединиться к войскам верноподданных в Канаде против Соединенных Штатов Америки.
Хотя новости из колоний были не слишком обнадеживающими, у Гренфеллов был особый повод для хорошего настроения. Они праздновали рождение очередного ребенка у их старшей дочери и ее мужа, которые жили в каких-нибудь двух днях пути от георгианского города Бата, и сэр Джон и леди Гренфелл решили провести несколько недель или месяцев в спокойном обществе одного из своих отпрысков, который никогда не давал им ни малейшего повода для беспокойства.
При обычном ходе событий ничто на свете не заставило бы таких преданных родителей покинуть дочь, постоянно причиняющую им неприятности, но произошло то, что леди Эстер называла метаморфозой в ее младшем ребенке. Мисс Харриет Гренфелл изменилась. Никто не мог этого отрицать. Произошло ли это превращение из-за лорда Эйвери, чье ухаживание было так благоприятно, или ее кузина-квакерша оказала благотворное влияние на характер Харриет, леди Эстер не могла сказать. Да и не хотела. Ей было достаточно того, что манеры Харриет и на публике, и дома соответствовали наивысшим стандартам благовоспитанной леди из общества. Леди Джерси, эта львица «Олмака», даже намекнула, что вскоре может быть предложено возобновить ее членство в клубе. Родители Харриет были в восторге.
