По лицу Эша он видел, что тот складывает в уме кусочки и заполняет пробелы. Наконец Эш хмыкнул:
– Уверен, что ты рассказал мне не все. Либо леди Марион не призналась тебе, либо был и третий случай, о котором ты по какой-то причине не хочешь упоминать.
– Ты ошибаешься по обоим пунктам. – Брэнд допил бренди и поставил стакан. – Повторяю: я полагаюсь на свое чутье.
Брэнд вспомнил ее испуганный взгляд, когда он склонился над ней у подножия лестницы, и позже, в карете, когда на его вопрос у нее вырвалось: «Дэвид».
Он надеялся, что эти неприятности прибыли в Лондон из Озерного края, ибо если их источник Лонгбери, это значит, что ему следовало отнестись к письму Эдвины серьезно. Это значит, что он не должен был с такой готовностью воспринимать ее смерть как несчастный случай. Это значит, что Марион опасно ехать в Лонгбери.
– В любом случае, – в конце концов сказал он, – я решил сделать то, чего хотела от меня Эдвина: разгадать тайну исчезновения Ханны.
– По-твоему, это разумно? Ты можешь потревожить осиное гнездо.
– Я это прекрасно понимаю, но Марион бросить не могу.
Он поднял глаза и обнаружил, что Эш задумчиво разглядывает его.
– Я был прав! – провозгласил Эш. – Ты увлечен ею! Ты постоянно называешь ее Марион, а не леди Марион!
Когда Брэнд сердито взглянул на него, Эш ухмыльнулся:
– Ты играешь в опасную игру, друг мой.
Брэнд пристальным взглядом безуспешно попытался прогнать веселость из глаз Эша.
– Я чувствую ответственность за нее. Полушутя, полусерьезно Эш продолжил:
– О, именно так все и начинается. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как угодишь в ловушку для холостяка. Вспомни Джека.
Джек был их общим другом и когда-то убежденным холостяком, но теперь счастливо женился. Эш поднялся.
– Хочешь совет? Остерегайся миссис Милфорд. У белокурой Джулии, возможно, личико богини, но характер дьяволицы. Ей не понравится, что какая-то другая женщина вторглась на ее территорию.
– Я же сказал, – проворчал Брэнд, – что это она прекратила нашу связь.
– Думаешь, это имеет значение для такой женщины, как Джулия? Удивляюсь, как она до сих пор не набросилась на тебя с обнаженными клыками.
– Она в Париже.
– Тогда понятно. Вернется, как только услышит, что другая женщина удостоилась твоего расположения.
– Может, ты сядешь? – рявкнул Брэнд. – И прекрати свои шуточки! Я позвал тебя не для того, чтоб в игры играть. Ты мой друг, и мне нужна твоя помощь.
Эш посерьезнел. Он медленно опустился в кресло.
– Зачем тебе моя помощь?
– Разве я не ясно выразился? Не удивлюсь, если произойдет третий инцидент – ну, знаешь, одно из этих совпадений, которые могут случиться с каждым? Однако я не могу быть везде сразу. Я согласился выставить свою кандидатуру от нашей партии на предстоящих дополнительных выборах, следовательно, в ближайшее время буду плотно занят. К тому же надо подумать о газетах. Мне придется проинструктировать первого заместителя насчет дел в мое отсутствие.
– Сдается мне, – хмыкнул Эш, – слишком много удочек у тебя закинуто.
– Потому-то мне и нужна твоя помощь.
– Я слушаю.
Брэнд длинно, медленно выдохнул.
– Мне нужно, чтобы кто-то присматривал за Марион, по крайней мере пока она не устроится в Лонгбери. Сделаешь это?
Эш улыбнулся:
– С удовольствием, дружище, с удовольствием.
Проводив Эша, Брэнд вернулся в гостиную, где его слуга убирал со стола. Мэнли было за пятьдесят, когда-то он служил в кавалерийском полку. Незаменимый в отношении лошадей, он был уволен своим последним нанимателем за непокорность. Вернее, он был уволен несколькими нанимателями за непокорность. Не вызывало сомнений, что Мэнли не знает своего места, но ему посчастливилось найти такого хозяина, который восхищался именно этим качеством.
К сожалению, его таланты пропадали зря, потому что Брэнд не держал конюшню. Он не видел в этом необходимости, арендуя лошадей и коляску на платной конюшне на Пэлл-Мэлл. Что ж, пора порадовать старого слугу.
– Мэнли, – сказал Брэнд, – через одну-две недели мы едем в Лонгбери. У меня там конюшня пустует. Завтра мы с тобой поедем в Таттерсолл, чтобы присмотреть лошадей и сделать кое-какие покупки. Еще мне потребуются услуги кучера и помощника конюха. Я был бы признателен, если бы ты позаботился об этом. И, Мэнли, все только самое лучшее.
Лицо Мэнли осталось бесстрастным, только губы чуть заметно дернулись. – Думаю, я справлюсь, мистер Гамильтон.
– Хорошо. Ах да, и еще мне понадобится домашняя челядь.
– Предоставьте это мне, сэр.
Это подобострастное «сэр» ярче любых других слов сказало Брэнду, насколько доволен Мэнли тем, что в Лонгбери будет конюшня.
Брэнд с улыбкой отвернулся и заметил, что из шва кресла выглядывает набивка. Эти кресла когда-то принадлежали его дедушке. Эш сказал бы, что пора избавиться от них, что они себя изжили.
Брэнд развернулся.
– Мэнли, – сказал он, – я хочу, чтобы ты нашел драпировщика или декоратора. Надо обновить мебель. Но ничего не переставляй.
– Да, сэр, – ответил Мэнли.
– И поосторожнее с теми стаканами. – Стаканы тоже принадлежали его деду.
– Слушаюсь, сэр.
С вежливым «спокойной ночи» Брэнд вышел из комнаты.
Глава 3
Три дня спустя Марион сидела в ослепительном бальном зале Фанни, оркестр настраивал инструменты для следующего танца. Взгляд ее то и дело скользил к высокой, широкоплечей фигуре Брэнда Гамильтона. Он беседовал с кузеном Реджи, и она знала, что они обсуждают какой-нибудь спорный вопрос последнего билля. С недавних пор она, под стать Фебе, занималась подслушиванием, и, насколько могла судить, политическую позицию мистера Гамильтона можно было охарактеризовать как антимонархическую и антирелигиозную. Он был против всего, за что ратовал ее отец.
И тем не менее все говорили, что он далеко пойдет в политике, если решит избрать это поприще. Странно.
Ее размышления были прерваны, когда компаньонка леди Анны Босквелл наклонилась и прошептала:
– Оркестр собирается играть вальс. Было бы не совсем прилично для такой юной девушки, как леди Эмили, танцевать вальс.
– Спасибо за предупреждение, мисс Барни, – сердечно отозвалась Марион, хотя в душе испытывала раздражение. Мисс Барни считала себя арбитром хороших манер и всегда находила какой-нибудь изъян в поведении той или иной юной барышни. Но самое противное – это что мисс Барни всегда оказывалась права.
Марион встала и взяла трость. Казалось такой глупостью пользоваться тростью, когда всего лишь ушиблены пальцы. Она почти не чувствовала боли, пока не наступала на ногу, но от малейшего давления колено подгибалось, поэтому без трости было не обойтись.
