Он уловил насмешку в ее голосе и решил подыграть:
– Что может быть хуже пыток?
– Заставит жениться, senor. Это вас не пугает?
– Для этого потребуется священник, сеньорита.
Каталина улыбнулась:
– Si. Да. Наш падре играет в карты с Хуаном. Привести его?
Маркус не улыбнулся в ответ.
– Я это учту, сеньорита.
Она мгновение внимательно смотрела на него, потом принялась собирать письменные принадлежности.
– Нет, не уходите, – запротестовал Маркус. – Пожалуйста! Останьтесь. Поговорите со мной.
Он судорожно пытался припомнить еще какие-нибудь испанские слова, но те, что Маркус знал, он слышал главным образом от продажных девок, следовавших за армией, и эти выражения не могли помочь ему в обращении к девушке столь строгих нравов. Как по-испански будет «поговорить»?
– Parler, – сказал он. Это было французское слово, но Маркус надеялся, что она поймет.
Поколебавшись, она села.
– О чем вы хотели поговорить?
– Хотя бы о вашем брате, для начала.
– О брате?
– Хочу поблагодарить его, ведь он спас меня.
– Эль Гранде сейчас здесь нет. Он… как это вы говорите… сражается с нашими врагами.
– Когда он вернется?
– Скоро, очень скоро, когда дождь прекратится. Реки…. – Каталина беспомощно пожала плечами, подыскивая английские слова. – Слишком опасно переправляться.
– Кто же в таком случае исполняет его обязанности?
Она непонимающе посмотрела на него:
– Кто?..
– Кто сейчас у вас за главного?
– Хуан.
– Хуан? – недоверчиво переспросил Маркоc. – Он единственный мужчина в лагере? – Хуану вряд ли было больше семнадцати.
Глаза ее были опущены, и у него возникло странное ощущение, что Каталина смеется над ним, но, когда она подняла голову, лицо ее было серьезно, а глаза ясны.
– Здесь есть женщины-воины, senor, и падре, и другие англичане.
– Какие англичане?
– Солдаты, как и вы. Эль Гранде их тоже спас.
– И сколько их?
– Шесть, – показала она на пальцах.
– Так много? Кто они? Где находятся?
– Не могу сказать. Я не разговариваю с англичанами. Брат мне запрещает. Я пришлю Хуана. Он ответит на все вопросы.
Каталина легко поднялась, сунула пистолет за пояс, собрала тетрадь, чернильницу, перо и заперла их в резном комоде, стоявшем сбоку от камина.
Она была уже возле двери, когда Маркус позвал:
– Постойте, Каталина!
– Senor? – Она холодно взглянула на него, уловив повелительные нотки в его голосе. Маркус тотчас сменил тон:
– Но ведь вы навещаете меня, а я англичанин?
– Я прихожу сюда, чтобы побыть одна или что бы сменить свечу и проследить за камином. И конечно, чтобы ходить за вами, когда Хуан занят. Но теперь вы поправляетесь и должны понять меня. Брат будет очень гневаться, если узнает, что я была у вас.
– Это ведь ваша комната? – спросил Маркус. Он внимательно посмотрел на комод, и у него мелькнула догадка. – Вы приходите сюда писать?
Она опустила глаза.
– Что же вы пишете?
– Как это у вас называется… diario – дневник.
– Вы ведете дневник?
– Si.
– О чем же вы там пишете?
– О том, что важно женскому сердцу.
– Что же важно вашему сердцу, Каталина? Мечтаете ли вы о любви?
Она неопределенно улыбнулась.
– Разве всякая женщина не мечтает о любви?
– Нет, некоторые мечтают о прекрасных нарядах, дорогих украшениях, толпе поклонников. – Он помолчал. – Могла бы такая девушка, как вы, мечтать о мужчине вроде меня: простом солдате, которому нечего предложить, кроме жизни, полной лишений?
– Могла бы. Вы, я думаю, привлекательны на свой, английский, лад. – Каталина изучающе по смотрела на его темные волосы, дочерна загорелое лицо.
– Говорят, – заметил Маркус, – что я мог бы сойти за испанца.
– Никогда! Вы слишком большой. Хуан не может найти вам одежду по росту.
– Мой мундир, наверно, пострадал от французских пик?
– Еще и залит вашей кровью. Эль Гранде говорит, что вы дрались отчаянно, что вы очень храбрый.
– А вы очень красивы.
Она посмотрела на него в упор долгим взглядом, но ответила коротко:
– Запомните, senor. Больше никакой Изабеллы. Никогда! Понятно? – Лицо ее было сурово.
– Никогда, – пообещал Маркус. – Вы придете завтра? Не надо бояться меня. Право, не надо.
– Там будет видно, – ответила она и вышла, тихо притворив дверь.
В течение следующих трех недель Маркус постепенно поправлялся, и чем больше он набирался сил, тем нетерпеливее становился. Ситуация складывалась критическая. Армия Веллингтона откатывалась к Лиссабону, отдавая французам завоеванную территорию и неся огромные потери. И в это время он, боевой офицер-кавалерист, вынужден был сидеть сложа руки в этом убежище, не имея возможности помочь соотечественникам. У него было такое чувство, будто он находится на необитаемом острове.
Другие англичане, которых в свое время спас тот же Эль Гранде, относились к своему положению спокойней. У всех у них, не в пример Маркусу, раны были легкими, и старший по званию, майор Шепард, не позволял им бездельничать, поручив помогать женщинам охранять лагерь, расположенный в монастыре. Иногда, добравшись с трудом до узкого окна башни, Маркус видел их в монастырском дворе.
Англичан было шестеро: три драгунских офицера, юный знаменосец и двое стрелков из 95-го полка. Не будь Маркус в таком тяжелом состоянии, когда партизаны принесли его в свой лагерь, его поместили бы в монастырской часовне вместе с другими англичанами. Он и сейчас был еще не в том состоянии, чтобы его можно было перевести в часовню, и потому офицеры сами навещали его. Стрелки же, и здесь державшиеся особняком, к нему не приходили.
Каталина никогда не появлялась, если у него бывали посетители. Она вообще избегала англичан, делая исключение только для Маркуса: появлялась каждый вечер и оставалась у него, пока не догорала свеча. Иногда она делала записи в своем дневнике, но чаще всего они просто разговаривали. Он очень интересовал ее, как и она – его. Она рассказывала о гордом и свободолюбивом испанском народе, страдающем от нашествия французов, а он говорил о далекой Англии и жизни, к которой вернется, если не погибнет в сражениях.
Но было нечто, о чем Маркус предпочитал умалчивать, когда рассказывал о себе. А именно: что он не простой солдат, каким представлялся ей. Она знала его как Маркуса Литтона, капитана 3-го драгунского полка. В действительности же он был лордом, графом Ротемом, богачом, владельцем огромных поместий в Англии. Хотя в полку его родовитость и богатство ни для кого не были секретом, он никому не позволял называть себя ни лордом, ни графом. Ему претило, что его титулы вызывают подобострастие и отдаляют его от тех, кого он любил и уважал.
