В сравнении с теми днями, в Англии Катрин вела жизнь спокойную и размеренную, хотя, наверно, не такую тоскливую, как большинство женщин. Она была сама себе хозяйка, приходила и уходила, когда захочется. Работа на «Джорнэл» позволяла ей бывать в самых невероятных местах, многие из которых пользовались дурной славой. Катрин по-прежнему хотелось что-то делать для блага людей, но как ей не хватало того чувства единства, которое она испытала, будучи в партизанском отряде.
Она подняла голову и потерла затекшую шею. Взгляд упал на книжный шкаф у стены. Он ничем не отличался от других книжных шкафов в кабинете, но это было обманчивое впечатление.
Взяв свечу, Катрин подошла к шкафу, провела ладонью по задней стенке, нащупала выступ и нажала. Раздался скрип, и она легко, одной рукой, повернула шкаф.
Открылось небольшое помещение вроде чулана без окон. Когда-то отец хранил здесь всякие снадобья, яды и прочие медицинские принадлежности, пряча их от вездесущих любопытных дочек. Теперь здесь не было ни склянок, ни коробочек. Тут, подальше от чужих глаз, Катрин хранила свои испанские дневники и рисунки.
Она окинула взглядом лежащие на полках альбомы с рисунками, старые дневники и коробки с бумагами, документами и всяческими памятными вещицами, оставшимися от пребывания в отряде Эль Гранде. Она взяла один из альбомов под мышку и вернулась к письменному столу.
В альбоме недоставало многих страниц. Почти все свои рисунки Катрин отослала в разведку. Остались только те, которые она делала для себя, и большая их часть были портреты испанцев – память о годе, проведенном среди них. Наверное, никогда в жизни она больше не увидит этих лиц.
Она переворачивала страницы, пока не нашла то, что искала. Это был карандашный портрет Маркуса. Он походил на злодея, но злодея не опасного, а привлекательного. Она сделала этот портрет по памяти, после того случая, когда он назвал ее Изабеллой и поцеловал. Нет, Маркус не был привлекательным злодеем. Он достоин лишь презрения.
Тогда она считала его капитаном Маркусом Литтоном, доблестным английским офицером. Катрин полюбила его, но полюбила в нем человека, которого никогда не существовало. Она помнила, какое потрясение испытала, обнаружив, что тот, кого она любит, на самом деле граф Ротем.
О Ротеме Катрин знала достаточно. Он был в той компании, с которой Эми проводила время, когда тетя Беа переехала к ним жить. Сестра говорила, что Ротем любит ее, и Катрин считала Эми счастливейшей девушкой на свете. Но однажды ночью она нашла ее в конюшне, обезумевшей от боли и унижения, в крови, замирающей от мысли, что тетя Беа увидит ее. Эми рассказала, что Ротем изнасиловал ее.
Вскоре она сбежала из дому с кем-то другим – так все и началось. Позже, намного позже она услышала, что Эми стала любовницей Ротема. Возможно, он того и добивался, обесчестив ее.
Катрин горела желанием отомстить графу не только за Эми, но и за себя. Он морочил ей голову, все его слова были ничего не значащей болтовней, тогда как она влюбилась в него.
Она отомстила ему за них с Эми и не жалела об этом. Запретила себе жалеть.
Катрин положила портрет Маркуса и взяла другой, на котором был изображен юноша в профиль – смуглый красавец с аскетичным лицом, выдававшим страстную натуру. Когда она рисовала этот портрет, за голову Эль Гранде была назначена награда в тысячу луидоров – сумма просто невероятная. Но никто из испанцев и помыслить не мог, чтобы предать его. Приверженцы Эль Гранде были фанатично преданы ему.
Теперь не осталось ни верных соратников, ни врагов, с которыми нужно сражаться. Эль Гранде довез ее до Англии, а потом исчез без следа. Катрин ожидала, что он возвратится в Испанию, но это было единственное место, где он не хотел жить. Ей он сказал, что вряд ли когда вернется туда. Что с ним сталось, она не знала.
В памяти всплывали другие картины, другие ощущения, но Катрин отогнала их. Сейчас она была не в состоянии анализировать свои чувства. Голова у нее разболелась от напряжения этого долгого вечера. К сожалению, лечь она пока не могла, еще не все было сделано. Нужно написать письма.
Она тщательно просмотрела другие рисунки, но, как и думала, ничего не обнаружила. Кроме портрета Маркуса, здесь не было портретов других англичан, находившихся в монастыре в то же время, что и он. С ними она почти не сталкивалась и вряд ли узнает, если и встретит кого-то из них.
«Нет, я их не встречу, – подумала Катрин и даже вздрогнула. – Они все мертвы, все, кроме Маркуса и одного из стрелков. О господи, что же все это значит?»
Она захлопнула альбом и положила его на место. Взгляд ее упал на коробку, в которой хранилась ее одежда, которую она носила в партизанском отряде: юбки для верховой езды, ментик французского гусара. Катрин долго стояла, глядя на коробку. Потом тихо рассмеялась, вынула шпильки из растрепавшейся прически и тряхнула рассыпавшимися волосами. Облегченно вздохнув, принялась стаскивать муслиновое платье.
Не взяв с собой фонаря, она отправилась в конюшню. Лиса сразу узнала ее по запаху и тихонько, словно понимала, что шуметь нельзя, заржала. Катрин быстро оседлала ее и несколько минут спустя уже вела по тропинке к пустоши. Вскочив в мужское седло, она несильно натянула поводья, сдерживая лошадь. Убедившись, что вокруг ни души, тронулась медленным шагом, а потом перевела Лису на легкий галоп. Когда густые деревья остались позади, она дала лошади полную волю.
Лиса сама знала дорогу, знала, чего от нее хотят. Они ездили этим маршрутом в любую погоду. Днем с Макнолли – неторопливой изящной трусцой. Ночью с Катрин – летели во весь опор.
Лошадь одним махом взлетела на первый холм, перепрыгнула ручей. Подковы скользнули, зазвенев на гальке, но Лиса устояла и понеслась дальше, к самому высокому холму на пустоши. Тугой ветер развевал волосы Катрин, свистел в ушах. Какое наслаждение! Она засмеялась, подняв лицо к звездам.
7
Эми Спенсер, бывшая Эмми Кортни, сохраняя любезную улыбку на лице, провожала последних гостей. У всех создалось впечатление, что она ждет высокого гостя, не желающего, чтобы о его посещении знали, и она не делала попыток разубедить их в этом. Женщине ее положения мало иметь вкус, красоту и ум. Она всегда должна быть таинственной, неповторимой, сводящей с ума – чтобы повысить себе цену.
Как только ливрейный лакей закрыл дверь за гостями, улыбка тут же погасла. Сегодня день ее рождения, а ей так одиноко. В целом мире нет человека, с которым она хотела бы провести этот вечер. Вчера в ее ложе в театре толпились молодые аристократы, жаждавшие поцеловать кончики ее пальцев, ищущие ее благосклонной улыбки. Но как человек она их не интересовала. Она была в моде, показаться с ней – в коляске на прогулке в парке, в ресторане или театральной ложе – почиталось за высший шик. Получить приглашение на один из ее вечеров значило стать предметом всеобщей зависти.
Эми была наградой, знаком отличия в тех кругах, где она вращалась, – и выше этого подняться не могла. В приличном обществе ее не принимали, что не мешало мужчинам, представителям этого общества, торить к ней тропинку. Как раз сейчас она могла выбирать между шестью титулованными особами, жаждавшими взять ее под свое покровительство. Увы, ни один из них не любил ее. Сделать Эми Спенсер своей любовницей – вот единственное, чего каждый из них добивался как преступной награды. К счастью, она могла позволить себе быть независимой, а поскольку ни один из поклонников не интересовал ее, Эми предпочитала какое-то время обойтись без покровителя.
