Катрин метнула на него раздраженный взгляд.
– Ты ошибаешься в своих предположениях. Я со всем не похожа на тетю.
– Кого ты пытаешься убедить, меня или себя?
Она вздохнула, сдерживаясь, чтобы не вспылить.
– Тетя тут ни при чем. Я. отвергла твое оскорбительное предложение потому, что ты женат, но, даже будь ты свободен, я все равно не стала бы твоей любовницей.
– У меня и в мыслях этого не было, – покривил душой Маркус.
– Что же тогда ты имел в виду?
– То, что когда я гляжу на тебя, то вижу разных женщин. Ты многое норовишь скрыть от меня.
Катрин постаралась не показать удивления.
– Не совсем тебя понимаю.
– То ты неистовая, пылкая… то вдруг становишься холодна, как лед.
– Ну да, ведь мне приходится играть роль другой женщины.
– Но какая ты настоящая: пылкая или холодная?
Разговор становился опасным. Пора было сменить тему. Взгляд ее упал на сундуки и коробки, сваленные посреди комнаты.
– Где твоя комната, Маркус?
Он уселся поглубже в кресле и усмехнулся.
– Ах да. Моя комната. Что ты скажешь, если я открою тебе тайну: по традиции лорд и леди Ротем живут в общих покоях?
– Я скажу, что мне плевать на традиции Ротемов, – резко сказала Катрин.
– Я знал, что ты так ответишь.
Он встал и направился к двери.
– Маркус?
– Что?
– Я хочу спросить… что ты собираешься сказать им?
– Если меня спросят, я объясню, что моя жена воспитывалась в монастыре и ее скромность не по зволяет ей делить комнату с мужчиной, даже если это ее муж. Что недалеко от истины, верно?
Не дожидаясь ответа, Маркус вышел.
15
О тот вечер Пени явился в столовую последним. Увидев, что Маркус занял место во главе стола, где обычно сидел он, Пенн что-то пробормотал и направился к свободному креслу рядом с матерью.
Одного взгляда на Пенна было достаточно, чтобы Катрин поняла, что он опять пьян. Он был в той стадии опьянения, когда агрессивность сменяется молчаливостью. Ее отец, будучи в таком состоянии, обычно принимался плакать или винить близких во всех своих бедах. Пенн подозвал лакея и, когда тот наполнил его бокал, тут же залпом выпил его. У Катрин екнуло сердце.
– Tus ojos son azules, – сказал он.
Катрин испуганно вздрогнула:
– Что?
Дэвид Литтон, сидевший по правую руку от нее, улыбнулся и повторил на безупречном испанском:
– У вас голубые глаза.
Она метнула взгляд на Маркуса. Этого она боялась больше всего – оказаться с глазу на глаз с человеком, бегло говорящим по-испански. Маркус, казалось, не слышал кузена.
– Si, – тихо ответила она.
– Откуда у испанки эти голубые глаза и белая кожа? – спросил Дэвид по-испански.
Она ответила с испанским акцентом, которому научилась с тех пор, как начала играть роль Каталины:
– От английских предков. Говорите по-английски, сеньор. Я хочу попрактиковаться в вашем языке.
– Где ты научился испанскому, Дэвид? – вмешался в разговор Маркус.
Последовало молчание. Дэвид уткнул глаза в тарелку, потом поднял их и увидел, что все смотрят на него.
– Один из моих друзей женат на испанке, – ответил он с запинкой.
– Ну да, – фыркнул Пенн. – Один из твоих друзей! Маркус, как ты можешь быть таким бестактным? Как ты сам научился испанскому? Полагаю, не с помощью учителя.
– Пенн, – обратилась к сыну вдовствующая графиня, переводя разговор в более безопасное русло, – почему ты не расскажешь Катрин о лошади, которую приготовил для нее?
На лице Элен было написано беспокойство, и сердце Катрин исполнилось благодарности к ней. Она прекрасно помнила, как сама пыталась успокоить отца в подобных ситуациях, и свое чувство бессилия.
– Пусть об этом рассказывает Маркус, – угрюмо отозвался Пенн. – Это его лошади. Мое мнение никого в этом доме не интересует.
Маркус, никак не отреагировав на его слова, подозвал лакея и что-то шепнул ему на ухо.
Мачеха Маркуса с мольбой посмотрела на Пенна, и он в конце концов сказал:
– Это горячая кобыла из ваших мест. Ее кличка – Мэг.
– Андалузская лошадь? – с притворным восторгом воскликнула Катрин. Она ожидала, что ей предложат эту лошадь, и они с Маркусом уже придумали, как отказаться от предложения.
– Это дамская лошадка, – сказал Тристам. – Держу пари, что Катрин привыкла к лучшему. Я был бы счастлив одолжить вам Харона, он тоже андалузец, но не такой спокойный и ручной, как Мэг. По правде говоря, Харон – лучшее, что может предложить Ротем.
– О, я не могу принять такой жертвы, – сказала Катрин. – Вам самому захочется ездить на Хароне.
Тристам состроил унылую мину.
– Увы, у меня не будет на это времени. Придется заниматься латынью и греческим с мистером Ривзом, нашим священником.
– Все равно, – ответила Катрин, – думаю, я оставлю себе Мэг, но благодарю за предложение.
Теперь, как было задумано, должен был вступить Маркус, что он и сделал.
– Боюсь, я не могу позволить тебе этого, Катрин. Ты не забыла о запрете доктора?
Вдовствующая графиня, просияв, радостно воскликнула:
– Вы ждете ребенка! Какая прекрасная новость!
Катрин нервно погладила шею.
– Ах, нет. – Ни один мускул не дрогнул на обращенных к ней лицах. Катрин густо покраснела и с мольбой взглянула на Маркуса. – Маркус?
Маркус, будто нехотя, пришел ей на помощь:
– Дело всего-навсего в том, что Катрин ушиблась во время прогулки верхом. Это иногда дает о себе знать.
– Да, ушибла ногу, – быстро добавила Катрин. – Она теперь всегда у меня болит, когда погода меняется. О, не настолько, чтобы мешать при ходьбе, но ездить верхом довольно затруднительно.
Последовало общее молчание, потом все заговорили разом. Катрин бросила взгляд на Маркуса, который в ответ незаметно пожал плечами. Никто не поверил им, а убеждать, что это действительно так, значило лишь усугублять недоверие.
Пенн оглянулся, ища лакея, чтобы ему налили еще, но лакеев не было видно, как и бутылок или графинов. Пенн угрюмо посмотрел на Маркуса и, тяжело опершись о стол, поднялся.
Глаза братьев встретились, и после недолгой молчаливой борьбы Пенн отступил и, в ярости пнув ногой кресло, вышел из столовой.
– Что все это значит? – вполголоса изумленно спросила Катрин Дэвида.
