Он взглянул на нее и тут же отвел глаза. Она была не похожа на женщину, которая лишь несколько часов назад отдавалась ему с таким самозабвением. Прошедшей ночью он владел ею с такой беспощадной страстью, что это потрясло его самого. Оказывается, не такой уж он цивилизованный человек, каким представлял себя.
После ухода майора Карузерса он час или два просидел в библиотеке, стараясь заглушить коньяком горечь от ее предательства. Но это не помогло. Хуже того, заставило забыть, что он джентльмен. Пробудило первобытные инстинкты, разожгло желание подчинить, подавить женщину, которая принадлежит ему. Стереть в ее сердце и душе память об Эль Гранде. Теперь она даже не смотрит на него. Боже, что он наделал!
– Ты что-то сказал, Маркус?
– Я сказал, что у Карузерса есть своя теория. Все эти люди были убиты потому, что могли узнать стрелка. По какой-то одному ему известной причине он не хочет, чтобы это произошло. Ты, Эль Гранде и я уцелели потому, что не встречались с ним лицом к лицу и не сможем его опознать. Стрелок должен понимать это, иначе ликвидировал бы и нас. Такое предположение не лишено смысла, как считаешь?
– А как насчет нападения на тебя? А лампа, разбитая на лестнице в башне?
– Карузерс сказал на это: а если бы никаких убийств не было, как мы объяснили бы нападение на меня и разбитую лампу?
Катрин задумчиво посмотрела на него и сказала:
– Мы решили бы, что на тебя напали какие-то злодеи, подстроив ловушку с помощью записки от…любовницы, ну а лампа – та могла упасть просто от порыва ветра.
– Точно. Значит, мы можем перестать бояться собственной тени.
– А если майор Карузерс ошибается?
– Я только потому с самого начала не заподозрил стрелка, что подумал: это твоих или Эль Гран де рук дело. Если же мы трое не виноваты, тогда кто это может быть? – задумчиво сказал Маркус.
Он намазал тост маслом и принялся за еду. Катрин налила себе остывший кофе и посмотрела на Маркуса. Что-то в ее взгляде заставило его насторожиться.
– В чем дело? – спросил он.
– Ты понимаешь, что все это значит? Мы вольны делать, что пожелаем. Я опять могу стать Катрин Кортни.
– Ты не Катрин Кортни, – резко сказал Маркус. – Ты моя жена, графиня Ротем. Но я пони маю, что ты имеешь в виду. Что тебе нет необходимости играть роль Каталины.
Она подалась к нему.
– Я думала над этим, Маркус, и нашла выход.
– Неужели нашла? – спросил он с деланным равнодушием.
– Эль Гранде и я можем подтвердить, что тебя вынудили жениться. Теперь у тебя есть свидетели, Маркус. Брак признают недействительным, и мы можем идти каждый своей дорогой.
Он так свирепо посмотрел на нее, что Катрин отшатнулась.
– Я уже сказал тебе: отныне все буду решать я, а не ты или Эль Гранде, – яростно проговорил он, чеканя каждое слово. – Ясно?
Она вскочила и закричала не сдерживаясь:
– Мне наплевать, что ты сказал, с меня хватит, я хочу развода! Я отказываюсь изображать Каталину. Ненавижу эти черные волосы. Хочу снова жить собственной жизнью. Хочу к друзьям, хочу домой, хочу быть собой! – Ноги у нее задрожали, и Катрин оперлась о стол. – И я не хочу, чтобы ты использовал меня так, как этой ночью.
Глаза у него потемнели, на скулах играли желваки. Все, что он пережил прошлой ночью, обрушилось на него с новой силой. Он был уязвлен до глубины души, и не только ее предательством, но и тем, что, как ему казалось, даже в своей страсти она была неискренна.
– Тогда – развод! – сказал Маркус и вышел, хлопнув дверью.
23
Катрин вернулась в свой дом в почтовой карете. Какое облегчение было снова стать собой – не надо больше говорить с испанским акцентом, лгать в глаза людям, которых любишь, а главное – красить волосы в жуткий черный цвет. Несколько часов понадобилось ей, чтобы смыть эту гадость.
И никакого Маркуса, будь он проклят!
Она привезла с собой груду коробок и чемоданов с вещами, якобы накупленными за время трехмесячного путешествия со вдовой Уоллес.
Маркус долго репетировал с ней, пока она не затвердила каждое слово своей новой легенды. Она даже вызубрила, вооружившись картой, названия мест, где они с вдовой якобы побывали, и тем обезопасила себя от любых случайностей. Маркус отправил ее домой не из Лондона, но, чтобы создалось впечатление, что она только что пересекла Ла-Манш, посадил в почтовую карету в Дувре. Там они и простились.
Он был вежлив, но замкнут и дал ей понять, что иногда они будут встречаться, но для того лишь, чтобы обсудить детали развода или признания брака недействительным. Ежели им доведется встретиться в иных обстоятельствах, никто, заверил он, не узнает, что они не просто знакомые.
– Что ты собираешься сказать своим? – спросила она.
– Еще не думал об этом. Да и какое это имеет значение?
Для нее это имело значение, причем большее, чем хотелось бы. Она никогда уже не увидит родственников Маркуса. За то короткое время, что она прожила в Ротеме, она успела привязаться к ним, почувствовать, что стала одной из них. Теперь придется расстаться и с ними тоже. Радости ей это не принесло.
– Думаю, не имеет, – сказала Катрин, – уверена, ты придумаешь что-нибудь убедительное.
Чуть ли не первое, чем она занялась по возвращении домой, были ее рисунки и дневники. Это были не настоящие дневники, а записные книжки, где она делала заметки, на основании которых потом составляла донесения майору Карузерсу. Рисунки, те немногие, что у нее остались, представляли собой портреты испанцев, кроме одного – портрета Маркуса.
Она долго смотрела на него, прежде чем отложить и взять другой. Тут были изображены Хуан, играющий в карты с падре, партизаны, главным образом женщины, Эль Гранде с товарищами, отдыхающие после боя. Для этих рисунков никто не позировал, она делала их по памяти, часто чтобы занять себя в бесконечно тянувшиеся дни, когда Эль Гранде не брал ее с собой в очередную вылазку.
А такое случалось нередко.
Вновь став Катрин Кортни, она первый раз увиделась с Маркусом, когда он приехал взглянуть на рисунки. Он заранее известил ее запиской и появился у стеклянной двери ее кабинета, выходящей в сад, когда супруги Макнолли уже улеглись спать.
Просмотрев рисунки, Маркус не нашел ничего заслуживающего внимания.
– Думаю, теперь это уже не имеет значения, – заметил он, прервав очередную затянувшуюся паузу в их разговоре.
– Я тоже так считаю. Маркус, ты еще не виделся с адвокатами?
– Не успел, я только несколько дней как вернулся в город.
– Понятно. Очередная долгая пауза.
– Хочешь чаю? Кофе? – предложила Катрин, когда молчание слишком затянулось.
– Нет, благодарю. Мне, наверно, не следовало бы оставаться с тобой наедине в такое позднее время.
