— Ну вот, Евдокия, — начал без обиняков бывший участковый. — На этот раз ты влипла по-настоящему. Вот пришли тебя арестовывать.
— Чего?! Это кого ты пришел арестовывать? За какие такие грехи? Да кто тебе дал такие полномочия-то?.. — вскипала, точно паровой котел, хозяйка избы.
— Успокойтесь ради бога, Евдокия Прохоровна, и давайте сначала просто поговорим, — прервала я бурный словесный поток. — Нам пока нужно, чтобы вы ответили на несколько интересующих нас вопросов.
— То-то же! А то арестовывать пришли!
— Скажите-ка нам, почему вы обманули вашу бывшую соседку Александру Семенову, когда она приезжала в поселок после смерти своей матери?
— Какой еще обман? Никого я не обманывала. Даже не помню, чтобы Семенова приезжала в Залесье.
— Ах, не помнишь! — не удержался участковый. — А кто тем летом всех баб в поселке взбаламутил? Кто сплетни распустил, будто мамаша Олечки приезжала и от ребенка отказалась? В общем, дорогая соседушка, свидетели найдутся.
— Ой, ой, ой! Грош цена твоим свидетелям! Никто не слышал, о чем мы с ней говорили.
— Ошибаешься. Напрасно ты так думаешь. Так что давай-ка не ойкай, а выкладывай все начистоту.
Глазки Прохоровны испуганно забегали, она так сильно вцепилась руками в стол, что костяшки ее пальцев побелели.
— Ну, было дело… — неохотно призналась женщина. — Что правда, то правда. Приезжала Александра в поселок. Ворвалась ко мне в огород и давай в дверь барабанить. Сама вся разодетая, серьги золотые на ней, колечки, туфли на высоких каблуках. Думаете, ей дочь была нужна? Себя показать приезжала! Вот я ее и отослала, чтобы не маячила перед глазами.
— Не может быть! — воскликнул Кузьма Михайлович. — Ты что же это наделала? Ребенка матери лишила!
— Ты, Михайлович, совсем рассудок потерял! Какая из нее мать? Да твоя Семенова — прожженная бестия, клейма ставить негде!
— Ах ты, кошка драная! Врать-то горазда! А письма и деньги из Москвы почему соседям не приносила?
— Ох, что-то мне нехорошо… мигрень опять начинается, сил больше нет терпеть, — театрально хватаясь руками за голову, простонала Прохоровна.
— Брешешь опять! Вечно ты своими болячками прикрываешься. А ведь я еще тогда заподозрил, откуда ты то на новый телевизор, то на пальто, то на сапожки деньги находишь.
Евдокия Прохоровна молчала, продолжая изображать больную.
— Да ты и впрямь в лице переменилась! — продолжил бывший участковый. — Только дело не в мигрени, а в дурной твоей голове. Живо отвечай, куда чужие деньги дела? А не то сейчас же отвезем тебя в районный участок. Там церемониться не станут!
Препираться Прохоровна перестала, испугалась попасть в милицию.
— Виновата! Прости, Михайлович, меня, грешную!
Внезапно она уронила голову на руки и зарыдала.
Такая ее реакция чрезвычайно меня удивила.
— А ну, хватит сопли пускать!
— Черт попутал! Все деньги себе брала, а письма сжигала!
— Неужели ты нуждалась так сильно или осерчала за что на Семеновых? Вроде не самая бедная в поселке была?
Евдокия Прохоровна перестала всхлипывать, настороженно посмотрела на бывшего участкового.
— Почему вы так поступили? — спокойно повторила я вопрос.
— Всю жизнь эта семейка стояла мне поперек дороги! Сначала Анна, потом подросла Александра и тоже добавила дегтя.
И тут Евдокию словно прорвало. Женщина, задыхаясь от злости, вываливала все свои обиды.
Евдокия и Анна знали друг друга с детства. Девочки вместе играли на сельских улицах, гуляли в лесу, ходили в один класс.
Как-то в поселок приехал новый мальчик Володя. Был он круглым отличником. Но самое удивительное, за что в него влюбились почти все девочки поселка, это то, что вел он себя как интеллигентный взрослый мужчина — культурно и обходительно. К тому же ботинки у Владимира всегда блестели, а на брюках красовались безупречно ровные стрелки.
Приехали его родители в Залесье поднимать народное хозяйство. Отец был агрономом, мать преподавала в школе немецкий язык. Им выделили лучший дом в поселке — кирпичный, стоявший на центральной улице, рядом с сельсоветом и магазином.
Каким-то чудом Евдокии удалось обратить на себя внимание новичка, и он предложил ей сидеть за одной партой.
Другие девчонки ей завидовали — учеников в поселке было немного и свободных парт хоть отбавляй.
Иногда Володя провожал подругу из школы. Но так как Евдокия и Аня жили по соседству, то домой они ходили втроем.
Евдокия уже считала Владимира своим женихом и строила планы на будущее. И все могло бы сложиться хорошо, но вышло совсем не так.
Владимира призвали служить, а вернувшись в поселок, он вдруг рьяно принялся ухаживать за Анной.
Подруги перессорились и перестали разговаривать друг с другом. Даже когда Владимир сделал Анне предложение, Евдокия не поверила, что потеряла парня навсегда, и не пришла к молодоженам на свадьбу.
Правда, через год сама Евдокия вышла замуж за местного тракториста Федора, и отношения соседок перешли в новую фазу. Они здоровались, мило улыбались при встречах, но негласно между ними будто проходили какие-то соревнования. Каждая из них пыталась доказать, что на ее долю счастья выпало больше. Однако это только казалось. На самом же деле Евдокия черной завистью завидовала бывшей подруге и тайно злорадствовала при каждой ее неудаче.
Счастье Анны длилось недолго. Зимой, на пятом году их совместной жизни, Владимир погиб. Переправляясь на поселковой машине через реку по льду — моста тогда еще не было, — грузовик ушел под воду. Лед не выдержал тяжелой техники, треснул, и темная вода поглотила машину вместе с ее пассажирами. Спасти людей не удалось, погибли все — агроном, его жена, Владимир и шофер.
Анна осталась вдовой с четырехлетней Сашей на руках. Из кирпичного семеновского дома ей пришлось переселиться.
Через полтора года муж Евдокии утонул в той же реке, решив искупаться, как говорится, под хмельком.
Итак, двум одиноким женщинам с малолетними детьми — девочкой и мальчиком — пришлось самостоятельно вести хозяйство и заботиться о малышах.
Нюрина Александра росла спокойным, послушным ребенком. Год от года девочка становилась все краше, унаследовав от родителей хорошую фигуру и приятные черты лица. С Юркой проблем оказалось куда больше. Как и всем мальчишкам, ему постоянно нужно было куда-то лазить, что-то ломать и досаждать этим матери. Да и внешне он не отличался ничем примечательным — рос худым и бледным, как парниковый огурец.
И все бы еще ничего, если бы этого бестолкового мальчишку не тянуло в соседний двор. Все, что можно было вытащить из дома, он относил Александре — пирожки, конфеты, игрушки, книжки и карандаши. Кажется, была бы его воля, он и сам остался бы у Семеновых. И чем строже мать запрещала Юре бывать у соседей, тем сильнее было желание мальчика туда пойти.
